Воспоминания об академике Ершове В. В. Брыскина

[1]

В. В. Брыскин

...Следующая эпоха моего общения с компьютерами связана с появлением в быту пользователей ЭВМ Академгородка универсальных языков программирования. Поскольку процесс этот происходил буквально у меня на глазах, стоит рассказать о нем подробнее. Но сначала нам потребуется небольшая лекция для читателей, не имеющих опыта составления программ для ЭВМ. Уже упомянутые выше «машинные коды» —  это обозначения сигналов, которые непосредственно «понимает» процессор компьютера. Естественно, предлагая ему такую «пищу», мы наилучшим образом потрафляем вкусам этой бессловесной твари. Оборотная же сторона дела состоит в том, что программист должен во всех подробностях знать упомянутые «вкусы». Для этого нужно разложить предусмотренные алгоритмом (списком требуемых расчетов) действия на отдельные команды языка заданий процессора. Работа эта не для ленивых. Поэтому почти одновременно с появлением ЭВМ пытливая человеческая мысль, в подавляющей части принадлежащая именно «лентяям», стала искать пути обхода трудностей общения с новым предметом цивилизации. Плодом таких усилий стали языки программирования —  наборы знаков и правил их употребления, позволяющие достаточно легко и однозначно «объяснить» бессловесному электронному идиоту, что от него требуется. Поначалу трансляторы —  то есть программы, способные автоматически переводить сообщения языка высокого уровня в машинные коды, так и называли программирующими программами.

Разработкой первых трансляторов в нашем ВЦ занимался коллектив исследователей, организаторами и «душой» которого были три замечательных человека: Андрей Петрович Ершов, Игорь Васильевич Поттосин и Геннадий Исаакович Кожухин.

Дружба любых людей, по моим представлениям, относится к числу их самых высших достоинств. А в данном случае эти достоинства дополнялись очевидной научной и практической результативностью титанической работы «трех мушкетеров»: на наших глазах разрабатывались научные основы системного программирования и создавался столь необходимый инструмент общения с ЭВМ. Вся эта деятельность проходила в обстановке далеко не полного благоприятствования математической научной среды, выходцами из которой были наши герои, и крайней скудости технических средств оснащения тогдашнего ВЦ.

Как и положено «мушкетерам», трое друзей совсем не походили друг на друга. Блестящий оратор и публицист Ершов, естественно, занимал формальное и неформальное место лидера, он получил все положенные научные звания и чины, вплоть до академика АН СССР, и достойно представлял нашу страну в западном научном мире.

Андрей Петрович очень много сделал для информатизации нашей школы, написал первые учебники по этому делу, которые прекрасно читаются и сейчас, что удивительно с учетом бурных перемен в информатике.

Наверное, это был очень нехарактерный советский академик. Его рабочий кабинет на ВЦ больше походил на хорошо обжитую домашнюю комнату заядлого исследователя: в нем было собрано несметное число книг и журналов, стояли первые появившиеся у нас персональные компьютеры (возле них можно было обнаружить и дошкольников), постоянно кипятилась вода для приготовления кофе.

Андрея Петровича можно было застать в новогоднюю ночь у вычислительной машины, где он в порядке общей очереди «пропускал» задачи для своей жены —  Нины Михайловны (она работала в нашем отделе). Заодно ученый обнаруживал недостатки разработанных под его руководством системных программ и вслух обсуждал замеченные несовершенства.

В какой-то степени Ершов симпатизировал Льву Игнатьевичу Швецу[2] и мне, с Левой его связывал общий интерес к собиранию марок (точнее, Лев собирал богатый «урожай» своих любимых миниатюр с обширной заграничной почты академика).

 Изредка встречаясь с Андреем Петровичем, я не приметил ни малейших признаков сословного хамства, которое, к сожалению, очень часто сопровождает перемены в общественном положении многих наших людей.

Показательно, что, не водя со мной близкого знакомства, Ершов знал о моем неравнодушии к только появившимся у нас карманным калькуляторам и даже пару раз привлекал меня в помощь для экспертизы предложений по использованию этих машинок, лавина подобного рода дел была частью его деятельности.

Вспоминая своего выдающегося ровесника, горше всего завершать заметки о нем воспоминаниями о сценах прощания в Доме ученых в декабре 1988 года, когда Андрея Петровича скосила безжалостная раковая болезнь...

На другом фланге строя компьютерных «мушкетеров» находился Гена Кожухин. Его квартира располагалась в одном подъезде с моей, и по этой причине создатель первых трансляторов, в дополнение к другим напастям, чаще всего был объектом моих приставаний в случаях «несварения» машиной громоздких программных творений. Несмотря на меланхолический склад характера корифея, я никогда не получал отказа в помощи, и теперь мне предстоит мучиться до конца дней ношей неоплаченного долга. Впрочем, такая ноша лежит на мне и по отношению к большинству других встретившихся мне людей.

Гена никаких научных чинов принципиально не имел, его стихия беззаветной работы располагалась далеко от условностей малость лживого официального научного мира. Когда в Городке начали создавать большие организации по разработке программного обеспечения, Кожухина сделали в одной из них главным инженером, чтобы как-то скомпенсировать явное несоответствие между реальным вкладом исследователя в отечественную программистскую науку и жалкой получкой младшего научного сотрудника.

Как это часто случается, вопреки благим намерениям, назначение это было ошибкой. Гена всерьез воспринимал заботы и обязанности советского начальника, а делать этого никак нельзя было: отказало перегруженное сердце, и, не дожив до сорока лет, он первым из друзей покинул нашу грешную действительность...

А третий «мушкетер» —  спокойный и всегда уравновешенный франкофил Игорь Васильевич Поттосин[3] —  живет и поныне, сейчас он директор Института систем информатики имени А. П. Ершова...

Однако нам пора вернуться во времена начала шестидесятых годов и посмотреть вблизи на работу первых трансляторов. К этому времени в мировой науке уже сложился облик основного универсального языка упомянутого типа под названием АЛГОЛ. Наши друзья свое творение назвали АЛЬФОЙ, очевидно, подразумевая, что потом будет Бета, Гамма и так далее. На самом деле это был русифицированный диалект АЛГОЛа, в который его создатели включили и собственные дополнения. Как я уже говорил, к этому времени на нашем ВЦ появилась довольно-таки производительная машина БЭСМ-6.

Программировать для нее в машинных кодах было еще труднее, по сравнению с предшественниками, хотя бы по причине больших размеров умещающихся в оперативной памяти программ. Поэтому было решено поручить трансляцию уже отживающим свой век машинам М-220 (это были полупроводниковые аналоги все той же М-20), а полученные таким образом задания в машинных кодах автоматически передавать «большой» машине. Все технические работы, связанные с этим проектом, были выполнены, и наступила эпоха более интеллектуальных «разговоров» с ЭВМ.

Колоды перфокарт разом похудели: алгоритмический язык позволял программисту достаточно компактно выражать свои желания. Но теперь на пути к желанному результату расчетов появилась новая преграда —  АЛЬФА-транслятор. Его работа была разбита на тридцать шагов, вроде ступенек, ведущих в рай. Сунув колоду в приемник считывающего устройства «малой» машины М-220, пользователь отправлялся к главному пульту и по индикаторным лампочкам следил, как его творение преодолевает пороги транслятора на пути к собственно счету в «большой» машине. В зависимости от размеров обрабатываемой программы работа транслятора занимала немалое время. Увы, частенько желанного сообщения о конце трансляции можно было и не дождаться. Машина выдавала распечатку с объяснениями причин схода программы с дистанции (к этому времени у ЭВМ появился алфавитно-цифровой выход), и пользователь принимался за разгадку еще одного дополнительного кроссворда. Что касается меня, то частенько с такими выдачами мне приходилось спускаться на второй этаж к Кожухину. Как я уже отмечал, отказа в помощи мне ни разу не было, но иногда сам автор транслятора не мог справиться с собственным творением и советовал просто по-другому записать злополучное место исходной программы.

Примечания

[1] Отрывки из книги В. В. Брыскина «И еще треть века», Издание автора, Новосибирск, 1997 г. Перепечатываются с любезного разрешения автора.

[2] Лев Игнатьевич Швец (1923—1983) — к. в. н., с. н. с. Секции прикладных проблем при Президиуме РАН.

[3] Написано все это было в 1997 году, а сейчас Игоря Васильевича уже нет с нами. —  В. Б.

Из сборника «Андрей Петрович Ершов — ученый и человек». Новосибирск, 2006 г.
Перепечатываются с разрешения редакции.