Воспоминания об академике Ершове Н. М. Ершовой

[1]

Н. М. Ершова

— Нина Михайловна, Вы с А. П. вместе учились на мехмате МГУ. А как Вы решили стать математиком?
— Я родилась и училась в школе в г. Шацке Рязанской области. Родители мои были учителями математики. Меня математика привлекала со школьной скамьи, но когда речь зашла о поступлении в институт, была выстроена иерархия: Энергетический институт, Институт связи, Московский университет. И хотя я окончила школу с золотой медалью, кстати,  в нашей школе я ее первая получила (1949), на университет рассчитывала мало. Тем не менее, пошла на собеседование, которое для медалистов состояло из вопросов по математике и общему развитию. И была принята.

— А Андрей Петрович?
— Андрей попал в Москву не случайно. Его мать Татьяна Константиновна родилась в Москве. Отец, Петр Николаевич, учился в аспирантуре в НИОПИКе[2] (вместе с Ворожцовым[3]). Поженившись, Ершовы жили у родителей Татьяны Константиновны в бывшем доме Нессельроде в Гнездниковском переулке («дом богатых холостяков»), там же жил ее брат с женой. Поэтому, когда Петру Николаевичу предложили жилье и работу в Рубежном Луганской области на химкомбинате, они переехали туда в 1937 г. Во время войны, в 1943 г., комбинат был эвакуирован в Сибирь, в Кемерово, и с тех пор семья Андрея жила там.

На втором курсе (1950—1951 гг.) началась чистка на физтехе МГУ, где учился Андрей. Так называемых «неблагонадежных» отчисляли или предлагали перейти на другой факультет. Из примерно двадцати «вычищенных» к нам на факультет пришло человек десять ребят (А. Ершов, В. Штаркман[4], Б. Трегубенков[5] и другие). Нас это событие взбудоражило. Потом я узнала, каким ударом был для Андрея переход на мехмат, но характер у него был жизнеутверждающий, и он стойко перенес это событие. Математика его увлекла. Он дружил с алгебраистами, ходил на семинар по дискретной математике. Другие по-разному реагировали. Как-то в подпитии В. Штаркман говорил: «Понятно, почему меня выгнали: я еврей, но Трегубенкова-то за что?!» Известно, что Андрею «поставили в строку» пребывание родителей на оккупированной немцами территории[6]. А семья не смогла вовремя эвакуироваться из-за болезни младшего ребенка, который все-таки  погиб в те дни. Мы с большой симпатией отнеслись к пришедшим ребятам: они все были такие яркие, не похожие на тех, кто учился у нас. К ним тянуло.

— Что Вам запомнилось из студенческой жизни?
— Мы жили в общежитии на Стромынке, в комнате нас было 13 человек. Стипендия составляла 290 рублей, этих денег, конечно, не хватало, родители присылали. Мне приходилось очень много заниматься. Некоторые курсы были очень сложные, у Колмогорова[7], например. На семинарах он старался его разъяснять. Андрей перед сессией соединял свои и мои конспекты в «учебное пособие»[8], как он говорил, и по нему мы вместе готовились к экзаменам.

Я училась в спецгруппе, всего 25 человек, стипендия там была выше обычной, нас готовили в шифровальщики для КГБ. После окончания университета мне предложили работу в Ленинграде, с предоставлением комнаты в общежитии. Поскольку я была уже замужем и с ребенком, то отказалась, а вообще это было довольно трудно сделать, мой сокурсник Боровков[9] выхлопотал себе справку о состоянии здоровья, так и ушел из органов.

Андрей уже тогда, в студенчестве, воспринимался как неординарная личность, у него была сильная воля. Он был и душой компании, так как играл на гитаре, научился еще в школе. В университете он упорно занимался английским языком, уже тогда стали к нам иностранцы просачиваться, надо было уметь беседовать. Андрей понял необходимость изучения языка. Работал в комсомольском бюро курса. Каникулы мы проводили по-разному. Однажды отправились в лыжный поход (на 3-м курсе). Шли около недели, ночевали в деревенских избах, о чем договаривались в сельсоветах. В университетские годы у Андрея не было большого увлечения спортом. На курсе знали, что раньше он занимался легкой атлетикой, и шутили над ним: «Тебе надо быть основателем общества “ДСО — бывший спортсмен”». Часто ходили во МХАТ. У Андрея через всю жизнь прошел стойкий интерес к литературе, искусству, он был очень эрудирован, много читал, с ним было интересно общаться.

Еще одно событие нашего студенчества — смерть Сталина. Я помню, что  мне было стыдно даже, что я не испытывала никакого сожаления.  Было только любопытство, что же будет дальше? Народ валом валил к Колонному залу, чтобы прощаться с вождем, а мне не хотелось. Моя соседка по общежитию попросила у меня валенки, чтобы присутствовать на похоронах,  я ей отдала. У меня на душе стало легко.

— Вы ведь поженились еще студентами?
— Поженились мы на четвертом курсе. Хотели скрыть от ребят это событие, но не удалось. Устроили свадьбу в общежитии: в одной комнате накрыли столы, в другой танцевали. За столом пели студенческие песни, фронтовые, частушки. Нам подарили скатерть и вазу синего стекла, которая до сих пор жива. Родителей поставили перед свершившимся фактом, я, по крайней мере. Андрей своим сказал накануне свадьбы, когда был в гостях у них в Кемерово.

— И как жилось молодой студенческой семье?
— Мы учились на пятом курсе, когда построили здание университета на Ленинских горах. Общежития для девушек и юношей располагались в отдельных зданиях. Рассказывают, что когда Сталину показали проект общежитий, по которому планировалось селить студентов по нескольку человек, он распорядился проект изменить, чтобы комнаты были на каждого студента. Так и сделали, и поначалу даже первокурсники жили по одному, только в нестандартные комнаты селили по два—три человека. О совместном проживании нашем не могло быть и речи в то время, и хотя уже родился Вася (декабрь 1953), мы с ребенком жили отдельно, а Андрей мог приходить к нам в гости и быть у нас с 8 утра до 11 вечера, при этом пропуск оставляя на вахте. Когда он стал аспирантом, получил комнату, порядки стали уже помягче, и мы с 1954 г. стали жить вместе. Через некоторое время Васю отправили к родителям Андрея в Кемерово. Там он оставался года два.

— Как сложилась судьба Андрея Петровича после окончания МГУ?
— Андрей после окончания Университета стал аспирантом на кафедре вычислительной математики ММФ. К этому времени он уже год работал в ИТМиВТ АН СССР. Лебедев уже там работал и такие виртуозные программисты, как Курочкин[10]. Он был старше Андрея на 3–4 года. В это время создавался Вычислительный центр АН СССР, и всю группу программистов из ИТМиВТ перевели туда в 1955 г. Андрей вскоре возглавил отдел теоретического программирования ВЦ АН СССР (октябрь 1957).

Защита кандидатской шла трудно. Трудность состояла в том, что нужен был солидный оппонент. Андрей хотел, чтобы им был А. А. Марков. Это известный специалист, его отзыв мог стать весомым фактором. Андрея предупредили, что Марков человек с характером и, что если не будет договоренности между руководителями, то отзыва можно и не дождаться. Так и случилось. Тогда Соболев сказал, что надо пригласить в оппоненты А. И. Мальцева[11], это фигура не менее крупная. Тема была немного изменена, и защита состоялась. Кандидатская была написана по теме «Некоторые вопросы теории алгорифмов, связанные с программированием», а защищалась как  «Операторные алгорифмы». Докторская пошла уже легче. Вообще Андрей был очень требовательным к себе и к другим. Как-то привез диссертацию Тодорой[12]. Андрей прочел и сказал: «Если Вы намерены это защищать, я буду молчать. Если хотите знать мое мнение, то…» и выдвинул ряд условий. Тодорой согласился с ним.

—  Когда и как вы решили ехать в Академгородок?
— Весной 1957 г. вышло Постановление о создании Сибирского отделения АН. Академик С. Л. Соболев был одним из организаторов. Соболев как-то появился на кафедре и рассказал про Сибирское отделение. Я от него услышала первая и дома рассказала Андрею. Он ухватился за эту идею. Вскоре Андрей стал доверенным лицом С. Л. по отбору программистов для СО АН. Если кто-то хотел ехать в Новосибирск, должен был сначала поговорить с Андреем, Соболев ему  доверял. Так он завербовал И. В. Поттосина, который ходил на семинар, проходивший в ВЦ АН СССР. Андрей мне как-то сказал: «Если хочешь посмотреть двух очень умных ребят, которые хотят работать в Сибирском отделении, приходи к нам на семинар». Это были Поттосин и Кожухин. Перед поездкой в Сибирь костяк собирали в общежитии АН. Сюда приехали Волошин из Риги, Загацкий из Одессы, Кожухин. Последнего Андрей очень ценил, считал его своей находкой. Это был, действительно, очень тонкий и глубокий человек. Андрей с каждым долго беседовал, и когда его упрекали, что он много возится с людьми, он отвечал, что боится пропустить еще одного Кожухина.

В Новосибирск мы приехали в феврале 1961 г. Нас встречал на вокзале Кожухин. Когда машина въехала во двор, мы выгрузились, какая-то незнакомая женщина поприветствовала нас и пришла помогать устраиваться. Потом я узнала, что это была Тамара Темноева[13]. Самое необходимое уже было у нас отправлено из Москвы и расставлено, но еще долго посреди комнаты лежала гора вещей. Первое время очень тянуло в Москву, но человек ко всему привыкает… Я пошла работать в Институт математики к А. А. Ляпунову, предварительно устроив Анюту[14] в ясли.

Работа у Андрея была интересная, но было и очень много нервотрепки: не так работают, не те люди, без конца нападали на отдел. Особенно когда они «под Косаревым[15] ходили». Кстати, когда приехал Ляпунов в 1961 г., он набирал себе сотрудников, устроил «смотрины» отделу и пригласил  всех к себе работать. Андрей ничего против не имел. Если бы не одно обстоятельство. На Алексея Андреевича  очень большое впечатление произвел А. Берс. Ляпунов его посчитал кандидатом № 1, а Гена Кожухин ему резко не понравился. Ляпунов посчитал его ограниченным и не хотел брать. Тогда Андрей сказал, если не возьмут Кожухина, то и он не пойдет. Так они и разделились.

— А. П. был беспартийным. Были какие-то причины?
— Меня часто спрашивают, почему Андрей не вступил в партию? Ведь это в определенном смысле облегчило бы его жизнь, карьерный рост. Его уговаривали и С. Л. Соболев, и Г. И. Марчук. Но я «стояла насмерть», отговаривала его очень активно. Основной аргумент: несвобода человека, подчинение его партийным постановлениям, партийной дисциплине, независимо от того, согласен ты или нет. Мне это не нравилось. Андрей отговаривался тем, что не согласен с политикой партии в области идеологии.

— И тем не менее, он много раз бывал за границей...?
— Первая заграничная поездка у Андрея была в Венгрию. Он приехал впечатленный, привез детям что-то из одежды. Потом был в Англии. Он, конечно же, видел различия в образе жизни, в благосостоянии людей, но никогда не занимался критиканством, хотя многое в нашей жизни его не устраивало. Он считался одним из самых «выездных» наших ученых. Но и здесь не все было безоблачно. Однажды кто-то из наших зарубежных гостей в неблагоприятной интерпретации изложил критические высказывания  Андрея о нашей действительности, газеты зарубежные за это ухватились, напечатали[16]. За это Андрея вместе с А. Г. Аганбегяном[17] (который тоже где-то что-то сказал не так) вызывали в ЦК для пропесочки. Запретить ему выезжать совсем не могли, потому что видели результативность его поездок. Он писал очень содержательные отчеты, которые потом тщательно изучались в инстанциях.

— И, напоследок, несколько слов о том, каким А. П. был дома? Что он любил, как отдыхал?
— Несмотря на свою колоссальную занятость, основательность в работе, Андрей много помогал мне по дому. Любил мыть посуду. Голова свободна, можно думать. Все видят, что человек при деле, никто не полезет с лишними вопросами. Потом освоил электрику, сантехнику, мог сменить прокладки в кране. Дачного участка у нас не было, хотя как-то предпринималась попытка завести огород. Андрей — городской человек, городской пейзаж ему приятен, а сельский «скуку нагонял». Машину мы могли приобрести, но к ней ни у кого из нас склонности не было. Дома у нас было не принято дарить друг другу подарки. Домашние праздники собирали не всегда, по настроению. Само событие не обязывало. В еде Андрей был очень неприхотлив. Любил выпечку, пельмени, картошку с селедкой или с квашеной капустой. Обедал всегда дома.

Андрей очень любил читать, и из каждой зарубежной командировки привозил книги — иностранные и наши, которых здесь было не достать. Мы всегда выписывали много газет и «толстых» журналов, и на их прочтение уходило почти все его свободное время. Он даже брился, глядя не в зеркало, а в газету. Андрей был очень воодушевлен начавшейся перестройкой, внимательно следил за происходящими событиями, делал вырезки из газет, начал выписывать журнал «Коммунист» и даже опубликовал там статью. Он не терял интереса к тому, что происходит в мире, даже в самые тяжелые периоды своей болезни. Помню, как в последние недели жизни, в Онкоцентре, Андрей просил принести и показать ему репортажи о полете орбитального корабля «Буран». Он был сильным человеком и оптимистом, и оставался им до конца.

Примечания

[1] Составители этой книги попросили вдову Андрея Петровича Нину Михайловну Ершову поделиться своими воспоминаниями. К сожалению, болезнь не позволила Нине Михайловне взяться за перо, но она встретилась с сотрудницами Института систем информатики и ответила на их вопросы. Беседа состоялась в ноябре 2003 г. Диктофонную запись расшифровала И. А. Крайнева.

[2] НИОПИК — НИИ органических полупродуктов и крашения.

[3] Николай Николаевич Ворожцов (1907—1979) — российский химик-органик, академик АН СССР,  организатор и первый директор НИОХ СО АН СССР.

[4] Всеволод Серафимович Штаркман — зав. отделом системного программирования ИПМ им. Келдыша. А. П. и В. Ш. поддерживали дружеские отношения.

[5] Борис Трегубенков  — однокурсник А. П., погиб совсем молодым в 50-х годах.

[6] Эта история подробно описана в воспоминаниях мамы А. П. Ершова, Т. К. Малининой, и опубликована в настоящей книге, стр. 288.

[7] Андрей Николаевич Колмогоров  (1903—1987) —  математик, академик АН СССР (1939), основатель научных школ теории вероятностей и теории функций. Фундаментальные труды по теории вероятностей, теории информации, теории функций, математической логике и др.

[8] В архиве А. П. Ершова сохранились эти конспекты,  см. http://ershov.iis.nsk.su/archive/eaindex.asp?lang=1&gid=780

[9] Александр Алексеевич Боровков (р. 1931) — академик, зав. лабораторией теории вероятностей и математической статистики ИМ СО РАН, советник РАН.

[10] Владимир Михайлович Курочкин — к. ф.-м. н., специалист по реализации языков программирования, автор транслятора с языка АЛГОЛ 60; почетный сотрудник отдела систем математического обеспечения ВЦ РАН им. А. А. Дородницына.

[11] Анатолий Иванович Мальцев (1909—1967) — академик, математик, основатель новосибирской школы алгебры и логики, с 1960 работал в Сибирском отделении АН СССР и преподавал в Новосибирском университете.

[12] Дмитрий Николаевич Тодорой — д. ф.-м. н., профессор Кишиневского государственного университета.

[13] Тамара Александровна Темноева — программист, сотрудник отдела программирования, работает в г. Димитровград, НИИАР. 

[14] Дочь Анна родилась в 1959, научный сотрудник ИСИ СО РАН.

[15] Юрий Гаврилович Косарев — д. т. н., заведующий лабораторией ИМ СО АН СССР.

[16] В архиве Ершова сохранились следы этой  давней истории: ответ на письмо тогдашнему президенту АН СССР М. В. Келдышу и статьи из американских газет, посвященные поездке  Ершова на Конгресс ИФИП. Это письмо и переводы статей публикуются в настоящей книге, стр. 458. К сожалению,  нам не удалось найти в архивах СО РАН и РАН  письмо, на которое ссылается А. П. и в котором, по-видимому, были сформулированы претензии к Ершову.

[17] Абел Гезевич Аганбегян (р. 1932) — академик, директор ИЭиОПП СО АН СССР    (1964—1984).

Из сборника «Андрей Петрович Ершов — ученый и человек». Новосибирск, 2006 г.
Перепечатываются с разрешения редакции.