Бесценный опыт общения

[1]

В. П. Ильин

В 2003 г. московским издательством «Наука» был опубликован очень нужный, на мой взгляд, сборник статей «История информатики в России. Ученые и их школы». Эта книга продолжает серию изданий по истории информатики, осуществленных в значительной степени на энтузиазме Якова Ильича Фета, и я для нее написал «заказную» статью о феномене зарождения и бурного развития сибирской вычислительной информатики.

Ее мировое признание в первую очередь обязано трем выдающимся ученым и ярким личностям: Гурию Ивановичу Марчуку, Андрею Петровичу Ершову и Николаю Николаевичу Яненко, —  создавшим свои фундаментальные научные направления, блестящие математические школы и крупные коллективы единомышленников. О роли личности в истории вообще и в науке в частности много уже написано. Международная практика знает много примеров, когда новые научные институты формировались под  конкретных активных ученых-директоров, и этот опыт, как правило, имел положительные результаты. Истории научных карьер, в хорошем смысле этого слова, Г. И. Марчука, А. П. Ершова и Н. Н. Яненко полностью подтверждают успешность такой концепции.

Когда Евгения Николаевна Верховская —  энтузиаст  проекта  издания воспоминаний ветеранов Академгородка —  обратилась ко мне с предложением внести свой вклад в это благородное дело, я решился продолжить свой предыдущий мемуар, перенеся акцент с научных проблем на общечеловеческие и личностные. Мне посчастливилось стать учеником Гурия Ивановича и при этом по нескольку лет работать в отделах под руководством Николая Николаевича и Андрея Петровича. Они все трое были (а Гурий Иванович —  и есть) яркими индивидуальностями, обладающими тем, что сейчас называется «харизмой», и подтверждающими собой известный тезис о том, что если человек талантлив, то он талантлив во всем. И предлагаемые строки —  это дань восхищения моими учителями с выражением благодарности за бесценный опыт общения.

Становление Вычислительного центра СО АН СССР

ВЦ СО АН СССР юридически начал свое существование 1 января 1964 года, а до этого он входил в состав Института математики с вычислительным центром —  такое было длинное официальное название. Располагался ВЦ в здании на Морском пр., 2, но его единственная тогда ЭВМ М-20 находилась в Институте геологии и геофизики. Первым большим делом нового коллектива было строительство собственного здания на проспекте Науки, 6 (теперь пр. Лаврентьева). Точнее говоря, это была кардинальная перестройка уже стоявшего корпуса Института патологии кровообращения, воздвигнутого по специальному проекту для знаменитого хирурга Е. Н. Мешалкина. Ввиду его принципиальных расхождений с Председателем СО РАН по статусу этого института  реализация грандиозного проекта была приостановлена на 30 лет (теперь точно такой корпус стоит на станции «Сеятель»), а стены запланированных операционных, больничных палат и морга начали сносить и перекраивать.

По рекомендации Г. И. Марчука  я тогда был избран секретарем комсомольской организации ВЦ, и несколько месяцев мне пришлось организовывать субботники и воскресники по переноске неисчислимых тонн строительного мусора, на которых личный пример директора был одним из стимулирующих факторов. С огромным энтузиазмом отметили новоселье, получили благословление Михаила Алексеевича Лаврентьева и начали создавать сибирскую вычислительную информатику.

Андрей Петрович Ершов, создавший ядро отдела программирования еще в Москве, был в Академгородке одним из популярнейших ученых. Этим он обязан, кроме своего обаяния, системе АЛЬФА —  грандиозному проекту русского варианта языка АЛГОЛ с оптимизирующим транслятором и программным инструментальным окружением, реализующим многие опережавшие свое время идеи: комплексная арифметика, векторно-матричная алгебра и т. д. Я с большим удовольствием ходил на публичные лекции Андрея Петровича по языку АЛЬФА, блестящие по форме и собиравшие сотни слушателей из разных институтов.

Отдел программирования включал десятки талантливых молодых  людей (иных уж нет, а те далече), отличавшихся оригинальным менталитетом, особым профессиональным юмором и, конечно, подвижническими круглосуточными бдениями. Тогда не было слова «хакер», появившегося в 90-е годы вместе с персональными компьютерами. Но мои наблюдения говорят, что феномен программиста, которому общение с компьютером заменяет остальной бренный мир, —  это явление международное  и существовавшее всегда.

Очень интересен и своеобразен был программистский фольклор, кто-то даже собирал коллекцию анекдотов и шуток, но этот раритет оказался, к сожалению, утерян. Вообще тогда были очень популярны такого рода издания, и по рукам ходили дефицитные книжки  «Физики шутят», «Физики продолжают шутить», написанные под руководством В. Ф. Турчина из Обнинска, а также «Мифический человеко-месяц» Ф. Брукса из США.

Известный постулат «кадры решают все» неоспорим, и подбор команды энтузиастов-единомышленников стал первым личным успехом А. П. Ершова. Трудно перечислить все фамилии, но здесь нельзя не назвать Геннадия Кожухина и Игоря Поттосина, которые были единственными на «ты» с шефом и олицетворяли собой «старший офицерский состав»,  обеспечивший триумф такого коллективного (сейчас говорят —  корпоративного) проекта АЛЬФА. Без преувеличения, по своему влиянию на жизнь всех институтов внедрение системы АЛЬФА в массовую эксплуатацию —  это крупнейший научно-практи­чес­кий результат Академгородка и Сибирского отделения 60-х годов.

Душой отдельской команды был, конечно, А. П., игравший на гитаре, писавший стихи, основавший существующий по сей день интеллектуальный кофе-клуб и постоянно генерировавший новые идеи. После АЛЬФЫ появился суперпроект БЕТА, языки СИГМА, ЭПСИЛОН и различные системы программирования, благодаря которым и возникла сибирская информатика,  получившая сразу международное признание.  В этом также главная заслуга Андрея Петровича, который со своим свободным английским, высокой образованностью и коммуникабельностью после участия в первых международных конференциях нашел много единомышленников и друзей среди мировой элиты и пионеров программирования.

Наиболее значимый мировой форум программистов —  это Конгресс ИФИП — международной федерации по информационным процессам, собирающий раз в 3 года тысячи специалистов. За право его организации между странами существует конкуренция, как за проведение Олимпийских игр. Здесь А. П. Ершов стал одной из ключевых фигур, а его пленарные доклады неизменно были в центре внимания.

Проводимые им в Новосибирске и других городах Всесоюзные конференции по программированию собирали невиданное количество участников со всех республик. А налаженные в Академгородке творческие контакты с ведущими зарубежными центрами, взаимные визиты и обмен литературой стали непременными атрибутами жизни отдела программирования.

Андрей Петрович гордился своей профессией и неоднократно в дискуссиях подчеркивал: я —  математик. И не случайно он был награжден одной из самых престижных отечественных математических премий имени А. Н. Крылова —  за пионерную работу по смешанным вычислениям. Его личные результаты в теории и методологии программирования, а также ответственная общественная позиция сыграли одну из определяющих ролей в становлении информатики в нашей стране как фундаментальной  науки. Не без труда были закончены споры о том, что такое программирование —  наука, искусство или ремесло? Кстати сказать, у А. П. Ершова была поразительная техника  программирования. Я застал его уже в пору, когда он только руководил крупными проектами и к ЭВМ практически не подходил. Но мне показывали написанную Андреем Петровичем в молодости программу на языке АЛГОЛ для решения систем линейных алгебраических уравнений методом Гаусса. Это было настоящее эстетическое произведение: так же как для математика есть неформализуемое понятие «красивая теорема», так и в информатике «красивая программа» связана с оригинальностью решения, изяществом формы и краткостью —  сестрой таланта.

Забегая вперед, можно поднять нетривиальную научно-философскую и драматическую проблему: почему такой блестящий проект, как система АЛЬФА с русскоязычным вариантом АЛГОЛа, исторически не выжил в борьбе за существование с «английскими» языками программирования? Думал ли А. П. Ершов, что поскольку идея создания единого  общечеловеческого языка эсперанто не получила международной поддержки, то и программное обеспечение ЭВМ в разных странах будет базироваться на национальных языках? Так или иначе, но свершившимся фактом стало то, что «broken English» (ломаный английский) стал не только языком общения всех программистов мира, но и рабочим языком важнейших конференций по всем наукам. Имеющиеся исключения —  в Бразилии, например, в течение несколь­ких десятилетий успешно развиваются программы на португальском языке —  только подтверждают общее правило. Напрашивается  патри­оти­ческая идея: делать программное обеспечение двухверсионным —  на международном и на национальном языках, но целесообразность таких проектов надо оценивать не только социально-политически, но и экономически.

Чтобы представить общественную атмосферу в Академгородке 60-х годов, я расскажу про одно «политическое дело», имевшее широкий резонанс во всей нашей стране. Сейчас  вторая половина шестидесятых годов в СССР характеризуется как «конец хрущевской оттепели» или «застойные (другая версия —  застольные) брежневские времена». В 1968 г. группа из 46 академгородошных интеллигентов, в их числе несколько коммунистов, написала (кто-то написал, а остальные подписали) коллективное письмо в защиту преследуемых советскими властями четырех диссидентов —  А. Гинзбурга[2] и других. Официально обращение адресовалось первым государственным лицам, но оно незамедлительно попало за границу и было озвучено «вражескими» радиоголосами.  Это уже рассматривалось как полукриминал, и в Академгородке началась кампания публичного осуждения «подписантов». Среди них оказался молодой сотрудник отдела программирования ВЦ Валерий Меньщиков (будущий депутат Государственной думы РФ) —  активный комсомолец, альпинист и душа любой компании.

В Вычислительном центре было организовано партийно-комсомольское собрание, призванное осудить (и наказать) В. Меньщикова. В битком набитом конференц-зале состоялись жаркие дискуссии, в которых жесткой позиции старших товарищей пытались противостоять некоторые демократически настроенные личности. Запомнился такой эпизод. Выступает молодой Александр Нариньяни (сын знаменитого в СССР журналиста из газеты «Правда», а сам в будущем —  один из основателей теории распараллеливания и искусственного интеллекта в программировании) и говорит, что вот Н. Н. Яненко требует слишком уж крутых мер и вообще ведет себя неинтеллигентно. Последовала мгновенная реакция Николая Николаевича, который, стоя (стульев для многих не хватало), выпятил грудь и буквально крикнул: «Как, я не интеллигент?! Я вызываю вас на дуэль!» Затихший зал опешил, так как этот вызов прозвучал на полном серьезе. Далее конфликтную ситуацию удалось сгладить, а персональное дело закончилось объявлением Меньщикову  «строгого выговора с занесением в личное дело».

Примерно через неделю в институте состоялось уже закрытое партийное собрание, на котором обсуждалась (точнее —  осуждалась) в целом акция  «подписантов», среди которых было много ученых, работающих по совместительству  в НГУ. Я был тогда секретарем партийной организации ВЦ и вел это собрание. Как выяснилось после многочисленных выступлений, только двое были за принятие мягких мер —  Гурий Иванович и я. Помню свои попытки призвать к милосердию, ссылаясь даже на ленинский пример: как раз перед этим в журнале «Новый мир» вышла публикация о Борисе Савинкове, который по нескольким статьям был приговорен за террор к смертной казни, но потом по предложению Ленина был оставлен в живых. Общая же атмосфера нашего собрания накалялась по мере эмоциональных речей Н. Н. Яненко и некоторых других, призывающих разделаться с теми, кто позорит честь советского ученого и гражданина: подписавших письмо членов КПСС из партии исключить, ведущим занятия в университете —  запретить преподавание, а остальным —  в своих институтах принять самые суровые санкции. Недавно я узнал от одной из жертв этой кампании —  Евгения Вишневского (известный автор многих книг, пьес, спектаклей, радио- и телепередач), который тогда нигде «не состоял», что он был подвергнут «исключительной»  мере наказания —  исключению из рядов ДОСААФ.

Г. И. Марчук обладал не только бесспорным научным авторитетом, но и ораторским даром увлечь людей. Однако в этот раз его заключительное выступление было уже бессильно успокоить перевозбужденную публику. В итоге открытым голосованием почти единогласно  была принята самая «ястребиная» резолюция, причем произошел беспрецедентный в истории случай —  против голосовали только директор института и секретарь парторганизации. Сразу после собрания Гурий Иванович пригласил меня в свой кабинет, и я стал свидетелем редкой сцены, когда он, никогда не знающий поражений, анализировал свои ошибки: взволнованно ходил и вслух сам с собой рассуждал, что надо было ему не упускать инициативу, а выступить вначале, задать нужный тон собранию и повести коллектив за собой.

Звездный час сибирской информатики

Условно период возмужания Вычислительного центра можно отнести к 1969 году. Во-первых, в этот год Г. И. Марчук стал заместителем председателя СО АН СССР, что свидетельствовало об укреплении не только его личного рейтинга, но и новой науки в целом. Во-вторых, тогда же в ВЦ  начала работать БЭСМ-6 (заводской номер 3), что значительно подняло уровень вычислительных мощностей и статус самого ВЦ в стране. Эта машина относилась уже к третьему поколению, и ее быстродействие достигало одного миллиона операций в секунду (1 мегафлоп, что тогда казалось пределом мечтаний —  ведь всего 10 лет назад ЭВМ «Урал-2», которую я еще застал в Обнинске, выполняла только 100 операций в секунду).

Из серьезных практических результатов отдела программирования этого периода следует назвать систему АЛЬГИБР, которая реализовывала трансляцию программ с языка АЛЬФА на ЭВМ М-220, но при этом генерировала исполняемый код в машинных командах БЭСМ-6. Далее туда же по каналу передавались готовые программы, и на БЭСМ-6, которая играла роль быстрого арифмометра, осуществлялись сами расчеты. Этот реально и очень эффективно работавший проект стал предтечей современных распределенных вычислений на компьютерных сетях.

Ради исторической справедливости надо отметить, что у системы АЛЬГИБР был и предшественник —  автоматическая информационная станция АИСТ-0. Это детище Андрея Петровича и его учеников-соратников идеологически было безоговорочно пионерной системой разделения времени. Но данная разработка опередила свое время, так как могла быть осуществлена только на ЭВМ второго поколения типа М-20 и Минск-22. Кто-то метко пошутил: это было сравнимо с постановкой ракетного двигателя на телегу. Система АИСТ-0 действительно функционировала, и по ней были защищены диссертации, но дальше опытной эксплуатации дело не пошло, а неумолимый ход времени привел ее к демонтажу.

Однако ведущие мировые позиции отдела программирования, а он их бесспорно занимал, были обязаны отнюдь не практическим разработкам, а в первую очередь фундаментальным результатам в теории и методологии программирования, что и привело к становлению новой науки —  информатики. Да и само это слово вошло прочно в русский и английский языки не без активного вмешательства А. П. Ершова.

Андрей Петрович добился серьезных результатов по теории операторных схем, и они имели заметный вес в его докторской диссертации. Кстати говоря, выступавший на ее защите оппонентом С. С. Лавров из Ленинграда назвал себя учеником Андрея Петровича.

Впоследствии теоретические проблемы информатики, несмотря на косые иногда взгляды со стороны, заботливо выпестовывались в отделе программирования, и благодаря этому данное направление по сей день в Академгородке идет в ногу со временем.

Два закадычных друга —  Вадим Котов и Александр Нариньяни, —  закончившие вместе МИФИ на пару лет позже меня, —  начали в отделе программирования новые фундаментальные направления по теории распараллеливания и искусственному интеллекту. Они воспитали своих учеников и сформировали лаборатории, ставшие основами будущих институтов.

Одни из серьезнейших результатов отдела  относились к методам и технологиям трансляции программ. Здесь большой личный вклад и Андрея Петровича, и многих его учеников, но наиболее целенаправленно в этом направлении работал И. В. Поттосин, именно по данной теме защищавший докторскую диссертацию и организовавший свою лабораторию.

Большим успехом и признанием заслуг отдела А. П. Ершова явилось в 1972 г. создание на его базе  второго отпрыска ВЦ СО РАН —  НФ ИТМиВТ —  Новосибирского филиала института точной механики и вычислительной техники, который возглавил молодой кандидат наук Владислав Катков, а после его отъезда в Минск —  Геннадий Чинин.

Московский ИТМиВТ —  это знаменитый институт, возглавляемый в начале 50-х годов М. А. Лаврентьевым, а затем по его рекомендации —  С. А. Лебедевым, главным (не по формальности, а по существу) конструктором советских ЭВМ: от самой первой —  МЭСМ, до самой лучшей —  БЭСМ-6. Однако в начале 70-х годов проект нового отечественного суперкомпьютера БЭСМ-10 уступил в острой конкурентной борьбе возглавляемому В. Бурцевым проекту  ЭЛЬБРУС (злые языки  называли его Эль-Бэрроуз, по имени популярной тогда западной ЭВМ, одна из версий которой, кстати, работала в ВЦ СО АН СССР). Главной целью НФ ИТМиВТ являлась разработка программного обеспечения для ЭЛЬБРУСов. Вскоре девятиэтажное здание нового института выросло рядом со своей альма-матер и стало не только заметным архитектурным сооружением Академгородка, но и единственной в СССР крупной организацией, направленной профессионально на системное программирование. Андрей Петрович предрекал появление в мире таких специализированных  предприятий —  создателей информационных технологий.

А. П. Ершов был, безусловно, выдающимся ученым, одним из основателей информатики в мире и ее знаменитой школы в Сибири. Но, возможно, главное его историческое достижение —  это школьная информатика. Да и этот термин, наряду с такими, как компьютерная грамотность, информатизация общества и т. д., был в течение многих лет предметом его активных публичных выступлений в прессе и на различных научных форумах. Поразительно, что он осознал эти будущие социальные тенденции задолго до появления массовых дешевых персональных компьютеров, совершивших информационно-техническую мировую революцию де-факто.

Андрей Петрович начал сотрудничать со школами, нашел молодых ученых —  энтузиастов работы с детьми, и вскоре стали появляться первые программные разработки, учитывающие разные дидактические и психологические нюансы педагогической науки. В коридорах Вычислительного центра стали слышны временами звонкие детские голоса, и надо сказать честно, эти стайки ребятишек у некоторых серьезных взрослых вызывали недоумение и даже раздражение.

А. П. Ершову удавалось парировать случающиеся иногда на заседаниях замечания о том, что ВЦ —  это не детский сад, но такие факты свидетельствуют, что пионерам информатики доставались не только лавры, но и тернии.

Драматическая и даже трагическая судьба сложилась у Геннадия Звенигородского  —  талантливого ученика Андрея Петровича. Он был беззаветно предан идее школьной компьютеризации, днями и вечерами возился со смышлеными ребятами. Но при этом Звенигородский был вдумчивым ученым и сделал ряд профессиональных программных разработок, ориентированных на обеспечение образовательного процесса. На основе своих результатов он представил кандидатскую диссертацию, наверное, первую в нашей в стране по данному направлению. Работа нашла широкую поддержку среди научной общественности. Я был одним из официальных оппонентов по диссертации и в своем отзыве подчеркивал, что она, безусловно, удовлетворяет всем требованиям специальности именно «математическое и программное обеспечение ЭВМ». Однако на заседании Ученого совета по защите, который вел И. М. Бобко, ввиду отсутствия его председателя Г. И. Марчука, произошел беспрецедентный  случай. При полном отсутствии критических замечаний тайное голосование оказалось провальным: только четыре голоса было «за», а подавляющее большинство —  «против». После скомканной в мрачной тишине официальной церемонии Андрей Петрович потребовал закрытого заседания совета,  на котором состоялась нелицеприятная дискуссия по этическим мотивам голосования. Некоторые настаивали на своем праве голосования «по цвету галстука» диссертанта: не понравился, и все. Любопытно, что к Андрею Петровичу потом поодиночке подходило несколько членов совета, которые ему конфиденциально сообщали, что голосовали «за», причем количество таких доброжелателей никак не стыковалось с результатами голосования. Случившийся скандал оказался ушатом холодной воды для всего отдела программирования и для А. П. Ершова лично. Г. Звенигородский  отказался переделывать диссертацию и представлять ее заново. Через три года он написал совершенно новую диссертационную работу, которая успешно прошла все необходимые стадии апробации. Однако за неделю до уже назначенного дня защиты Звенигородский  заболел скоротечной формой гриппа и умер.

Яркие личные впечатления об Андрее Петровиче у меня сложились во время двухнедельной поездки в 1980 г. на Конгресс ИФИП, первая часть которого проходила в Токио, а вторая —  в Мельбурне. В программу  Конгресса был включен наш совместный с Г. И. Марчуком доклад по распараллеливанию алгоритмов. А поскольку он поехать не смог, то я был включен в состав советской делегации, которая насчитывала около десяти человек и возглавлялась патриархом отечественной информатики А. А. Дородницыным.  Командировка была исключительной как по своей научной значимости, так и по эмоциональному воздействию. Не обошлось и без забавных приключений, особенно в Сингапуре, где мы делали вынужденную однодневную остановку. В А. П. Ершове меня поразили, прежде всего, юношеская непосредственность и неподдельный интерес к совершенно необычным для нас культурам —  японской, австралийской и китайско-малайской. А еще, к моему удивлению, он оказался страшно азартным  игроком. Тогда в Токио в многочисленных залах игровых автоматов была популярная игра «починко».  На мой взгляд, она была совершенно дурацкая: человек играет не с соперником-человеком, а с автоматом, да и выиграть там было практически невозможно. Но тем не менее я наблюдал мимоходом, что сотни фанатов сидят  перед этими автоматами, непрерывно дергая рычаги для управления множеством прыгающих шариков. Так вот, Андрей Петрович часами торчал в этих залах по вечерам и увлеченно рассказывал, как это интересно с точки зрения теории вероятности (надо сказать, что в этом хобби  он нашел единомышленника в лице В. Е. Котова).

У  Андрея Петровича  одна пионерная работа выполнена вместе с Г. И. Марчуком. Это был их доклад на конгрессе ИФИП в 1968 г. в Нью-Йорке, посвященный проблеме диалогового взаимодействия человека и ЭВМ при решении задач математической физики. В этом направлении достигнут огромный мировой прогресс за последнее десятилетие, но многие актуальные вопросы ждут своего решения и по сей день. 

С А. П. Ершовым у меня была опубликована только одна совместная работа. Это случилось в 1978 году, когда я уже стал заведующим отделом математических задач физики и химии. Статья называлась «Пакеты прикладных программ как технология решения прикладных задач».  Данная тема тогда была очень актуальной и новой, связанной с зарождением индустриализации в разработке прикладного математического обеспечения ЭВМ. Рассматриваемые вопросы лежат на стыке системного и прикладного программирования. Мы сначала сделали совместный доклад на институтском семинаре, который собрал полный конференц-зал и вызвал многочисленные дискуссии методологического и даже философского плана.

Я хочу остановиться на общественной концепции Андрея Петровича. По своему характеру он никоим образом не относился к кабинетным ученым, не сторонился политических вопросов, и жизненная позиция была у него чрезвычайно активная. Однако А. П. Ершов принципиально не вступал в ряды коммунистической партии, хотя это ему неоднократно предлагали. Не был он и оппозиционером, или диссидентом, как это называлось в советское время. Тогда партия и правительство были «близнецы-братья», и он относился к ним достаточно лояльно.  А по поводу проблем школьной информатики, когда она стала приобретать всесоюзный размах, Андрей Петрович даже имел личную встречу с Генеральным секретарем ЦК КПСС, на которой он докладывал научное обоснование Государственной программы компьютеризации образования.

В терминах восьмидесятилетней давности он был «беспартийным большевиком». Власть и идеология тогда, как и почти всегда в истории России, были утилитарны, а для него ощущение личной свободы было очень важным.

Андрей Петрович был абсолютно тактичен, и я никогда не слышал от него ни повышенного тона, ни резкого слова. Но в исключительных случаях он мог проявить твердую позицию и даже высказать нелицеприятное суждение. Однажды, уже  после отъезда Г. И. Марчука в Москву, он в сердцах на заседании нашего Ученого совета обронил, что проблемы школьной информатики он обсуждал на самых высоких уровнях, даже с Генсеком КПСС, но ни разу —  с руковод­ством СО АН и своего института. А в адрес председателя Сибирского отделения как-то сказал: «Коптюг мне не интересен».  Наверняка, это было связано с тем, что Валентин Афанасьевич —  химик по специальности —  не мог уделять информатике столько внимания, как Гурий Иванович.

Ярким примером профессионализма, гражданственности, патриотизма и ораторского искусства А. П. Ершова явилось его публичное выступление в переполненном зале Дома культуры «Академия»  в 1987 году. Это было организованное небезызвестным в свое время ультрапатриотическим обществом «Память» сборище с интригующей афишей: «Компьютеризация: магистрали и тупики. Кому это выгодно? Судьбы отечественных школ. ЭВМ и культура —  выбор пути. Правда и домыслы об искусственном интеллекте».  Тогда было смутное перестроечное время с лигачевским сухим законом и вырубанием виноградников, с началом ельцинско–горбачевского противостояния, приведшего к развалу Союза, с опьяняющим чувством свободы слова в СМИ, приведшего к охаиванию всего и вся, в том числе «замахревшей» отечественной Академии наук.

И вот 25.01.1987 г. в зале ДК «Академия» в течение 4-х часов нагнетались страсти, лейтмотивом которых было следующее: «Что мы вкусили за огромные расходы на вычислительную технику?.. Общение с ЭВМ на жаргонах иностранных языков (фортран и другие) —  это проникновение буржуазной идеологии. Работать на английской клавиатуре —  это все равно, что воевать на немецких  «тиграх» и «пантерах». Нам нужны национальные, а не международные стандарты! Советский Союз —  не 51-й штат США!».

В конце такого непрогнозируемого заседания слово было предоставлено А. П. Ершову как профессиональному специалисту. В интеллигентной, но твердой форме он за отведенные ему  минуты сумел все поставить на место. Реабилитировал ряд заклейменных отечественных проектов и фамилий. Сказал о естественности гражданского порыва и возникающей при этом ответственности. Упомянул о встречающихся провокаторах общественного неспокойствия. Тактично отметил у выступавших ряд передержек, свидетельствующих о неосведомленности в обсуждаемых вопросах.

У данного собрания было одно забавное последствие. Я на нем не выступал, но опубликовал по его следам в газете «За науку в Сибири» полемическую статью под названием «Кому это выгодно?». Там я образно написал, вспомнив средневековых луддитов, что мне казалось: вот-вот разгоряченная публика кинется из зала громить по институтам зарубежные компьютеры. Так несколько месяцев спустя знаменитый поэт Андрей Вознесенский в «Литературной газете» напечатал большую статью на не помню какую острую тему, где в пылу дискуссии вполне серьезно написал: «Представляете, до чего уже дошло —  в Новосибирском Академгородке дубинами бьют компьютеры!!!».

Может показаться парадоксальным, но один раз беспартийный А. П. Ершов возглавлял комиссию обкома КПСС. Здесь дело касалось жизненно важного для него вопроса, имевшего свою предысторию. В 1978 году на «высшем» уровне обсуждался вопрос о создании в Новосибирске первого в стране Института информатики Академии педагогических наук. Инициатором был, естественно, Андрей Петрович, но организационное обеспечение этого проекта осуществлялось Г. И. Марчуком. Летом того года проводилось очередное выдвижение кандидатов в Академию педагогических наук. В Вычислительном центре экстренно было проведено расширенное заседание Ученого совета, с представителем Новосибирского обкома партии. Здесь неожиданно для многих было объявлено, что на звание члена-корреспондента АПН рекомендуется будущий директор Института информатики этой академии И. М. Бобко (который до этого отнюдь не был приверженцем школьной информатики). А. П. Ершов это предложение поддержал, голосование прошло единогласно, вскоре в Москве все утвердили, и Игорю Максимовичу пришлось резко поменять профессию. Он взялся активно за формирование нового института, которому выделили здание на левом берегу Оби, и туда естественным образом перешло несколько соратников-учеников Андрея Петровича, профессионально занимавшихся компьютеризацией образования.

Однако через некоторое время из Института информатики АПН стали поступать письма (в обком КПСС), что «не все ладно в датском королевстве». Была создана соответствующая комиссия, которую предложили возглавить А. П. Ершову, а он попросил меня принять участие в ее работе. И мы фактически вдвоем несколько недель ездили в этот институт, слушали конфликтующие стороны, изучали документы, после чего было выработано решение комиссии с замечаниями и предложениями.

Вместо эпилога

Цель моих воспоминаний —  показать на живых примерах личного творчества и коллегиальных взаимоотношений трех выдающихся ученых, многие годы работавших бок о бок, как делается история науки. Триумвират Марчук —  Ершов —  Яненко сыграл исключительную роль в становлении и развитии вычислительной математики и информатики —  сибирской, советской и мировой. Здесь явно сыграл роль синергетический фактор:  вне зависимости от воли этих трех создателей школ и направлений, их творческие итоги значительно превышают ту гипотетическую механическую сумму отдельных результатов, которые могли бы быть получены в изолированном существовании. Взаимообогащение идей,  каталитическое воздействие общения на семинарах и в дискуссиях, явный или неявный дух здорового соперничества —  это «нелинейные эффекты», обусловившие феномен беспрецедентного бурного развития всех вычислительных  наук  и  самой  животворящей  атмосферы в Вычислительном центре 60—70-х годов.

Конечно, после этого жизнь не остановилась и научно-технический прогресс в Computer Science не обошел нас стороной, но это уже сюжет другого рассказа. А закончить его хотелось бы на оптимистической ноте, хотя здесь придется упоминать и о печальных событиях.

Андрей Петрович Ершов оказался свидетелем прижизненного триумфа своих идей и собственной научной школы. Его ученики создали и  возглавили два новых научных института в Академгородке. У А. П. Ершова была неоднократно озвученная им мечта о создании большой высокопрофессиональной программистской организации —  Software House. Можно сказать, она была осуществлена в упоминавшемся Новосибирском филиале Института точной механики и вычислительной техники, где уникальный многосотенный коллектив создавал компиляторы и операционные системы для советских засекреченных компьютеров. Второе детище —  Институт систем информатики (ИСИ), который сейчас носит его имя и несет знамя (или бремя) теоретических и системных программных разработок в Сибирском отделении РАН. Здесь по-прежнему сильны международные связи, именно благодаря авторитету А. П. Ершова поступает из-за рубежа большой объем литературы, регулярно проводятся международные конференции и летние школы юных программистов. Кафедра программирования НГУ —  одна из самых востребованных студентами. Ирония или знак судьбы: кафедру и сам ИСИ СО РАН сейчас возглавляет старший сын Гурия Ивановича А. Г. Марчук, а мемориальные доски А. П. Ершова и Н. Н. Яненко —  антиподов по характеру —  висят рядом на здании бывшего Вычислительного центра.

К Андрею Петровичу в 57 лет подкралась неизлечимая болезнь. Незадолго до  последней поездки в Москву на операцию он в своем кабинете угощал меня кофе. Мы проводили неспешное обсуждение каких-то задач, которое планировали закончить после его возвращения….

Для заключения очень подходят вдумчивые стихи А. П. Ершова, которые он написал 12 октября 1985 г.:

                   Человеческая жизнь –
                   это краткий эпизод
                        в книге истории.
              И в то же время
                   история —  это всего лишь фон,
                        на котором человек
                            пишет книгу своей жизни.

Примечание

[1] В этой книге публикуется только та часть воспоминаний, которая относится непосредственно к А. П. Ершову.

[2] Александр Ильич Гинзбург (1936—2002) — журналист, общественный деятель, «диссидент». Издатель поэтического альманаха «Синтаксис» (1959), сборника «Белая книга», распорядитель фонда помощи политзаключенным А. Солженицына (1974). Трижды судим. В 1979 году в числе прочих политзаключенных был обменен на двух советских разведчиков, провалившихся в США. 

Из сборника «Андрей Петрович Ершов — ученый и человек». Новосибирск, 2006 г.
Перепечатываются с разрешения редакции.