4. Начало пути. Работа у П.П. Лазарева
Н. Н. Воронцов
По окончании девятилетки в 1928 году А.А. поступает на физико-математический факультет Московского Университета, но через полтора года как «лицо дворянского происхождения» был вынужден покинуть университет. С октября 1930 г. А. А. начинает работать у П. П. Лазарева в геофизическом институте в лаборатории статистики (в помещении Института физики и биофизики), связи с которым у А. А. возникают еще в 1928 г. Экспериментатор Лазарев надеялся воспитать экспериментатора из младшего Ляпунова. Хотя из этого ничего не вышло, влияние П. П. Лазарева и его окружения сыграло большую роль в становлении научного стиля А. А. Ляпунова. Этот период довольно подробно описывает сам А. А. в своих неопубликованных воспоминаниях о П. П. Лазареве[1].
«Какова же была моя радость, — вспоминал Алексей Андреевич, — когда весной 1928 года, незадолго до того, как я окончил среднюю школу, П. П. (Лазарев — Н.В.) предложил мне с осени, независимо от того, поступлю я в университет или нет, посещать руководимый им Институт и попробовать поставить эксперименты по моделированию образования лунных кратеров при падении метеоритов.
Эта точка зрения была выдвинута немецким геофизиком Вегенером в первом десятилетии 20 века. Были известны его эксперименты, выполненные с порошкообразными телами, в которых внешний вид искусственных кратеров сильно напоминал лунные. Однако сопоставление результатов промеров настоящих и искусственных кратеров давало не очень благоприятные результаты. Отношение диаметра к глубине у лунных кратеров на несколько порядков больше, чем у экспериментальных кратеров Вегенера. Лунные кратеры интересовали меня в связи с моим участием в работе школьного астрономического кружа и Коллектива Наблюдателей Московского Общества Любителей Астрономии. Вопрос, который П. П. предложил мне выяснить экспериментально, состоял в следующем: что если тело, на которое падает метеорит, является не вполне твердым, а обладает свойствами, напоминающими жидкость, т. е. по его поверхности могут распространяться волны вроде тех, которые распространятся по поверхности воды. Не может ли быть, что в таком случае вал возникающего кратера подобно волне может „распространяться и растекаться“. Эти процессы должны были бы привести к резкому увеличению отношения диаметра кратера к его глубине. Этот вопрос возник в нашем школьном кружке. П. П. предложил мне исследовать его в экспериментальной лаборатории Института.
После семинара в институте у П. П. Лазарева. А.А. в последнем ряду 2-ой справа, во втором ряду в центре П. П. Лазарев, через 2 человека от него слева С.И. Вавилов
С осени уже в качестве студента университета я стал регулярно бывать в институте на Миусской и пытался ставить соответствующие эксперименты. Однако с предложенной задачей я не справился. Впоследствии П. П. предложил мне другую задачу — продолжить работу по моделированию морских течений, которую он начинал вместе с Б. В. Дерягиным. Его идея состояла в том, что наличие течений обязано своим возникновением вращению Земли, в частности, пассатам, а их конфигурация определяется конфигурацией материков. В свою очередь океанские течения оказывают определяющее воздействие на климат, в особенности в высоких широтах. В те эпохи истории Земли, когда имеется мощное течение от экватора к полюсу (типа Гольфстрима), климат приполярных районов оказывается относительно теплым. В периоды, когда такого течения нет, — климат гораздо более суровый (например, нынешняя Антарктида). Однако и с этой экспериментальной задачей я не справился. Экспериментатора из меня не получилось, но то, что я получил от самого П. П. и его окружения, имело для меня колоссальное значение.
Участники семинара П. П. Лазарева в Институте высшей нервной деятельности на Бужениновке (сейчас ул. Пирогова) 1933 год. Сидят слева направо: Павел Петрович Павлов, Борис Владимирович Дерягин, Николай Иванович Проспер-Гращенков, Н.К. Щодра, Петр Петрович Лазарев, французские гости отец и сын Перин (Perrin), переводчик. Верхний ряд: Михаил Павлович Волорович, Анастасия Савельевна Гурьева (позже Ляпунова), Клава Ребиндер, (?), Александра Александровна Дубинская, Алексей Андреевич Ляпунов, (?,?), Синякин, Абрикосов (погиб на фронте), Шапошников (погиб на фронте), Зиночка, жена В. А. Гамбурцева брата Григория Александровича, (?), Николай Михайлович Маслов (сохранена подпись на фотографии)
В Институте физики и биофизики, кроме самого П.П., работало много ярких и интересных людей: ныне покойные С. И. Вавилов, Г. А. Гамбурцев, Н. К. Шодро, П. Н. Беликов, С. В. Кравков, Н. Т. и В. К. Федоровы, П. П. Павлов, М. И. Поликарпов, А. Н. Цветков, Б. Б. Кудрявцев, В. Л. Левшин, а также ныне здравствующие П. А. Ребиндер[2], В. В. Шулейкин, Б. В. Дерягин, Э. В. Шпольский, С. А. Ахматов, М. П. Воларович, С. А. Толстой, П. О. Макаров, Г. П. Снякин, В. П. Лазарев, В. В. Васильев, Г. Г. Яуре и др.
П. П. стремился прежде всего к тому, чтобы собрать людей, живо интересующихся наукой и стремящихся работать в науке, он создавал исключительные условия для работы, вдохновлял и поддерживал своих сотрудников и создавал своеобразную обстановку служения науке. Стар и млад, физик, биолог, медик, слесарь и стеклодув, заслуженный профессор и начинающий студент — все чувствовали себя членами одной семьи, участниками общего дела, всех объединяли интерес к науке и стремление к работе. В то время техника эксперимента сильно отличалась от современ ной. В Институте были первоклассные по тем временам мастерские, однако значительная часть установок монтировалась силами самих экспериментаторов. Нередко в одной и той же или в соседних комнатах в тесноте, но не в обиде, велись эксперименты по физиологии зрения или слуха у человека и разработка геофизических приборов. Лаборантов и технических сотрудников почти не было. Все научные сотрудники выполняли эксперименты собственными силами. Конечно, почти все преподавали в высших, а то и в средних школах, но часы, свободные от преподавания, сотрудники проводили в Институте. Различия между вечерними и утренними часами практически не было. Работа в лабораториях не прекращалась до 10, а то и 12 часов ночи.
У П. П. была очень своеобразная система руководства работой сотрудников. Он придавал огромное значение подбору людей и руководствовался при этом двумя обстоятельствами. Он подбирал молодых людей, обладающих четко выраженным интересом к науке и стремящихся работать под действием интереса к науке. Свою обязанность он видел в том, чтобы на первых порах помочь начинающему выбрать задачу и содействовать тому, чтобы он наметил подходы к ее решению. В этот период П. П. проводил несколько бесед с новым сотрудником, рассказывал ему кое-что из своих личных замыслов, обращал его внимание на некоторые научные факты, связанные с обсуждаемыми проблемами, показывал научные перспективы проблематики. Словом, старался побудить человека к научному поиску. В начальном периоде работы он никогда не рекомендовал обращаться к литературе. Он всегда говорил, что знакомиться с литературой нужно тогда, когда свой путь намечен, и исследователь знает, что ему нужно. В противном случае чужие мысли слишком легко подавляют еще не проснувшуюся собственную мысль. В то же время он всячески призывал начинающего человека к получению фундаментальных знаний путем самообразования, независимо от того, каково было образование нового сотрудника. В итоге этих встреч подопечный должен был представить П. П. формулировку задачи, которой он решил заниматься, и принципы подхода к ней. Если П. П. находил возможным одобрить этот проект, то он предоставлял сотруднику рабочее место, знакомил его с его соседями по комнате, а также с М. П. Воларовичем и Н. М. Масловым, которые «по совместительству» заведовали всем научным оборудованием Института, и автоматически включал в институтскую семью. С этого момента человек на равных началах получал доступ ко всему институтскому оборудованию и мастерским, и он на значительное время оказывался предоставленным самому себе. Далее очень многое зависело от устойчивости его научных интересов и от умения работать. Основной формой работы П. П. с продвинутыми сотрудниками были обходы. Время от времени (иногда это было раз в неделю, иногда два-три раза) П. П. обходил лаборатории, главным образом, тех сотрудников, которые работали в непосредственном контакте с ним, и обсуждал с ними ход работы, смотрел эксперименты и высказывал свои соображения по поводу дальнейшего; конечно, за раз он обходил не многих, так как каждому уделял порядочно времени. Поразительно было то, как быстро он схватывал все новые обстоятельства, связанные с работой. Нередко он тут же давал советы и показывал, как преодолеть возникшее затруднение. В его поле зрения постоянно шли десятки разных работ. С некоторыми из них он соприкасался очень редко, несмотря на это, даже при сравнительно краткой встрече он успевал схватить все новое, что в работе произошло, и дать полезный совет. Особенно интересны были те беседы, которые сопровождали обход. Нередко случалось, что во время обсуждения той или иной работы П. П. отвлекался и начинал развивать идеи по поводу тех или других научных проблем, или свои точки зре ния научно-философского характера, или, наконец, он рассказывал какие-либо эпизоды, относящиеся к истории науки, которых он знал бесчисленное количество. Эти беседы имели огромное значение для молодых сотрудников. Такими беседами П. П. оказывал огромное влияние на научное мировоззрение своих сотрудников. Он особенно любил проводить сопоставления ситуаций, складывавшихся в разное время в разных областях науки, и показывать, как точная мысль и точно поставленный эксперимент в конечном итоге торжествовали.
Раз в неделю — в 7 часов вечера (по четвергам) лаборатории пустели. Сотрудники собирались на институтский коллоквиум, которым руководил сам П. П. Для начинающих это был всегда научный праздник. Доклады бывали очень разнообразными и интересными. Они касались самых разнообразных вопросов теоретической и экспериментальной физики, биофизики и физиологии, геофизики. С докладами выступали как сотрудники института, так и ученые, работающие в других московских учреждениях, или в других городах, а также иностранцы. На этих коллоквиумах, кроме сотрудников Института, бывали А. Н. Крылов, С. А. Чаплыгин, Л. И. Мандельштам, А. Ф. Иоффе, Н. К. Кольцов, С.Л. Лейбензон, Великанов, Н. Т. ПовалоШвейковский, М.Н. Шатерников, В. С. Гулевич, Л. А. Орбели, Н. А. Бернштейн, Г. С. Ландсберг и многие другие.
На коллоквиуме происходили оживленные обсуждения докладов, там бывала острая критика, делались сопоставления доложенных данных со многими другими научными результатами, нередко здесь же формулировались задачи, решения которых докладывались на последующих заседаниях коллоквиума. Особенно интересными были выступления самого П. П. Эти выступления, в частности, были особенно ценны для меня. Уровень моей научной подготовки был, конечно, намного ниже, чем у основных участников коллоквиума. Выступая по любому докладу, П. П. умел выявить основную мысль доклада и изложить ее в доступной и рельефной форме; при этом он постоянно проводил интересные и далеко идущие параллели, а если в дискуссии выяснялось, что в доложенной работе имелись промахи, то П. П. выявлял ошибку докладчика и очень часто предлагал пути ее устранения. Много интересных и разнообразных докладов на коллоквиуме сделал сам П.П.
П. П. любил подчеркнуть роль русских ученых в развитии науки, особенно в тех случаях, когда они оказывались в каком-то смысле предшественниками докладчика. Он часто подсмеивался над тем, что у нас много лучше знают ра боты иностранных ученых, чем русских, и что нередко случалось, что наши исследователи узнавали о работе соотечественников от иностранцев. Он всегда подчеркивал, что это обстоятельство является следствием того, что в дореволюционной России ученые работали в одиночку, научные публикации были из рук вон плохо налажены, основные работы русских ученых публиковались за границей.
После коллоквиума, за чашкой чая устраивались постколлоквиумы. Это были восхитительные вечера самого разнообразного характера. Здесь бывали доклады об интересных экспедициях, о поездках за границу, рассказы о разных занятных эпизодах или просто обмен шутками и остротами. Все это было ярко, интересно и совершенно по-семейному. Это сближало людей и способствовало установлению дружной и радостной атмосферы в Институте»[3]
Деятельность П. П. Лазарева была прервана в 1931 г. арестом. Убежденный в ложности предъявленных П. П. Лазареву обвинений, А. А. с юношеской горячностью организовывает обращения ведущих ученых в высшие инстанции. Эта деятельность, требовавшая смелости и горячности, в конце концов привела к успеху — П. П. Лазарев был освобожден и стал работать с 1933 г. во Всесоюзном Институте экспериментальной медицины (ВИЭМ), а с 1938 г. возглавил биофизическую лабораторию АН СССР. Но к этому времени А. А. далеко отошел от проблем геофизики и биофизики. Глубокое уважение к П. П. Лазареву А. А. сохранял всю жизнь, а в предвоенные годы он нередко встречался со своим учителем.
«В дальнейшем, — вспоминает Алексей Андреевич, — когда Лазарев был арестован, наша лаборатория перешла к Г. А. Гамбурцеву . Я занимался геофизическими методами разведки полезных ископаемых»[4]. В апреле 1932 г. лаборатория сейсмики передается в Нефтяной геологоразведочный институт, и А.А. становится младшим научным сотрудником.
Примечания.
1. Опубликованы в сб. «Очерки истории информатики в России» 1998. — Е.Л.
2.Эти воспоминания А.А. Ляпунова написаны в конце 60-х гг. — Н.В.
3. Ляпунов А. А. — Памяти П. П. Лазарева (рукопись в архиве А. А. Ляпунова). См. примечания к стр. 74.
4. Из письма А. А. Ляпунова к Д. С. Наливайко. Январь 1966 г. (Копия в архиве А. А. Ляпунова).
Из книги «Алексей Андреевич Ляпунов. Очерк жизни и творчества. Окружение и личность.»
Дополнительно смотрите именной указатель.
Опубликовано в издательстве «Новый хронограф» в виде книги (объемом 240 стр.) в 2011 г.
Помещена в музей с разрешения правообладателя
23 мая 2014