Я благодарен судьбе за всё, что со мной было...

Я благодарен судьбе за всё, что со мной было...

Валерий Леонидович
Дшхунян. Страницы истории отечественных ИТ. Том 5.

С Валерием Леонидовичем Дшхуняном, стоявшим у истоков создания отечественной микроэлектроники в Зеленограде и посвятившим её развитию всю свою жизнь, беседует директор Виртуального компьютерного музея Эдуард Пройдаков.

Эдуард Пройдаков: Валерий Леонидович, в интернете, кроме того, что Вы родились в Тбилиси, в семье военнослужащего, ничего больше нет. Молодые годы формируют человека, какими Вы их запомнили?

Валерий Дшхунян: В Тбилиси я окончил школу, потом был авиационный техникум. Года полтора работал на известном авиационном заводе в Тбилиси, а потом уехал в Москву. В то время, а это был 1962 год, газета «Комсомольская правда» проводила свой первый заочный конкурс по физике и математике. Победитель получал некие привилегии при поступлении в московские вузы. Так получилось, что я выиграл этот конкурс, а значит, не скажу, чтобы без экзаменов, но на льготных условиях мог поступить в МГУ, МИФИ и Бауманский. Я выбрал МИФИ, поскольку мне он казался наиболее интересным с точки зрения изучения физики, которая тогда интересовала меня больше всего, и проучился там положенные пять с половиной лет. Последний год я был на практике и писал дипломную работу в Институте молекулярной электроники (НИИМЭ) в Зеленограде. Поэтому естественно, что после защиты диплома я решил найти работу именно в Зеленограде, хотя, вообще, моё направление — это ускорители элементарных частиц, и я должен был попасть в Серпухов либо в Обнинск. Но в то время шёл большой набор специалистов в Зеленоград, и, чтобы оказаться там, я решил несколько поменять свою специальность — заняться микроэлектроникой. Работы в области микроэлектроники и гибридных схем тогда только начинались; первая монолитная интегральная схема «Микроватт» делалась в НИИМЭ и на заводе «Микрон». Тема моего диплома была связана именно с этим направлением.

А дальше в НИИ физических проблем открылось очень интересное направление (Научно-технический комплекс системотехники, возглавляемый Д.И. Юдицким), связанное с вычислительной техникой, и туда набирали молодых специалистов. Мне повезло: после защиты диплома я поступил на работу в это подразделение, которое впоследствии было преобразовано в Специализированный вычислительный центр (СВЦ). Надо отметить, что Д.И. умел собирать команды из высококвалифицированных специалистов из разных уголков нашей большой страны. Там у нас сложилась интересная команда. Я проработал в СВЦ с 1969 по 1976 год и скажу, что приобрёл знания и колоссальный опыт в разработках элементной базы для вычислительных средств, предназначенных прежде всего для Минобороны. Д.И. поощрял инициативу, и это позволяло вести поиски решений в самых разных направлениях, некоторых из них сегодня уже и не существует. Например, было такое направление, как пороговая логика. У меня большое количество авторских свидетельств на изобретения в области пороговой логики, соавтором которых я являлся. Мы даже сделали одну серию пороговых элементов (гибридная технология) в ленинградском СКТБ «Светлана» и на заводе «Экситон» в Павловском Посаде. Разрабатывали элементы и для троичной логики. Но в итоге всё свелось к разработке традиционных компонентов для двоичной логики. Таково было начало моей трудовой жизни уже в Москве.

Э.П.: Интересно, почему троичная логика не пошла?

В.Д.: В СССР были вычислительные машины и на троичной логике. Но в советское время существовала большущая тенденция смотреть на то, что сделано за рубежом. В результате некоторые системы, например машины PDP-11 корпорации Digital Equipment Corporation (DEC, США), целиком брались в качестве аналога. А троичная логика и пороговые элементы — это те направления, которые, как нам казалось, можно будет использовать, внедрить, требовали собственных разработок в области вычислительных средств. Д.И. Юдицкий был одним из тех, кто пытался использовать отечественные решения в создании вычислительных систем. В 1972 г. наша лаборатория включилась в разработку и отладку опытной партии мини-ЭВМ. Это позволило детально изучить организацию работы вычислительных систем, разобраться в новых идеях, имеющихся на то время. В начале 1973 года нам поручили подготовить проект «Микропроцессор», учитывая наш опыт в создании элементной базы, знания технологии их производства, полученные при разработке мини-ЭВМ. Надо отметить, что у нас собралась уникальная команда инженеров, окончивших разные вузы страны: П.Р. Машевич, В.В. Теленков (выпускники МИЭТа), Ю.И. Борщенко, В.Р. Науменков, А.Р. Тизенберг и др. В Научном центре были созданы комплексные команды из специалистов НИИТТ, НИИМЭ и СВЦ. Основываясь на технологии, отработанной в НИИТТ на базе первого в стране калькулятора «Электроника Б3–04» (1972 г.), мы создали первый советский микропроцессор. На первом этапе (1973 г.) было разработано два чипа; далее добавили ещё два (1974–1975 гг.) для организации периферии. Это и был первый отечественный микропроцессор серии 587, который пошёл в серию, и прежде всего в военную технику.

Измерения пластины с ОЭВМ. К. Яценко, С.С. Коваленко, В.П. Горский, П.М. Гафаров, П.Р. Машевич, В.Л. Дшхунян. Страницы истории отечественных ИТ. Том 5.

Измерения пластины с ОЭВМ. К. Яценко, С.С. Коваленко, В.П. Горский, П.М. Гафаров, П.Р. Машевич, В.Л. Дшхунян

Э.П.: 587-й был слайсовый процессор?

В.Д.: Слайсовый вариант. У него тоже были свои особенности, на которые, действительно, немало патентов получено за рубежом (США, Франция и т.д.). Там использован асинхронный тип организации обмена. Асинхронные компоненты базировались на асинхронных технологиях, и это давало некие преимущества с точки зрения быстродействия, организации коммуникаций между компонентами и т.д. В этой серии было четыре базовых компонента, и все они легли в основу многих малых микросистем. Я предполагаю, что они до сих пор ещё где-то крутятся на старых спутниках. А дальше была целая линейка микропроцессоров. Мне очень повезло, что я стал этим заниматься. У меня подобралась отличная команда молодых ребят. По сути, они стали родоначальниками этого направления в Зеленограде. Параллельно микропроцессорное направление, в котором мне посчастливилось поработать, развивалось в Питере, Киеве, Воронеже и Минске. В 1976 г. наша команда была переведена в НИИТТ.

Основные разработчики
микропроцессорных БИС (К)Л1839: А.В. Румянцев, С.Ю. Лошаков, Г.Ю. Полушкин,
С.Е. Любимов; С.А. Хромов, С.А. Шишарин, И.А. Бурмистров, В.И. Прокопов, В.Р.
Науменков. Страницы истории отечественных ИТ. Том 5.

Основные разработчики микропроцессорных БИС (К)Л1839: А.В. Румянцев, С.Ю. Лошаков, Г.Ю. Полушкин, С.Е. Любимов; С.А. Хромов, С.А. Шишарин, И.А. Бурмистров, В.И. Прокопов, В.Р. Науменков

С увеличением числа задач мы превратились в отдел, далее в отделение. Мы разрабатывали не только чипы, но и технологию разработок (САПР), включающую все этапы моделирования до запуска на технологическую линейку. Я думаю, в этом мы были одними из первых в стране. Со временем область разработок расширялась, с командой из НПО «Интеграл» (В.А. Шиллер, Д.Н. Черняховский) разработан секционный 8-разрядный комплект серии 588 на КМОП-технологии, с командой из фирмы «Роботрон» (ГДР) — комплект БИС (серия К1883, в ГДР — U-83) на n-МОП технологии. С развитием технологической базы были разработаны однокристальные микропроцессоры серии К1801 для промышленного применения (n-МОП), серии 1806 (КМОП) для военного применения. Хочу озвучить фамилии разработчиков: С.А. Шишарин, В.Н. Науменков, С.С. Коваленко, Ю.В. Романец (ныне директор «АНКАД») и др. В 1978 г. было принято решение использовать в наших изделиях архитектуру, совместимую с воронежскими мини-ЭВМ серии «Электроника» (аналог PDP-11 корпорации DEC); ранее мы использовали для однокристальных микропроцессоров оригинальные архитектуру и программное обеспечение, разрабатываемые в СВЦ/НИИНЦ. Это, несомненно, добавило сложности в разработку совместимости продуктов.

На базе наших изделий в отделении, совместно с разработчиками из НИИ «Научный центр», разработана серия одноплатных микроЭВМ «Электроника НЦ-8001Дх» для управления технологическим оборудованием и (отделение под руководством Ю.Е. Чичерина) систем для станков с числовым программным управлением (ЧПУ). Одноплатные ЭВМ рассматривались как конструктивный элемент, который можно было включать в различные системы. Он входил и в так называемый диалоговый вычислительный комплекс (ДВК) — персональную вычислительную систему, входящую также и в состав технологического оборудования. Для массового выпуска персональных вычислительных систем типа ДВК был построен завод «Квант». Следует вспомнить и разработку карманного компьютера с использованием языка Бейсик — «Электроника МК-85», а также карманный органайзер «Электроника МК-87», выпущенный ограниченным тиражом (2000 шт.) в качестве сувенира для делегатов съезда КПСС к 70-летию Октябрьской революции.

Карманный органайзер «Электроника
МК-87». Страницы истории отечественных ИТ. Том 5.

Карманный органайзер «Электроника МК-87»

Начиная с 1988 года мы с Б.А. Бабаяном стали работать над «Микроэльбрусом», но вскоре почувствовали, что технологически не готовы к их масштабному производству. Получив первые экземпляры, поняли: нужно строить новые заводы. В 1987 году в Зеленоград прибыл первый тогда человек в Советском Союзе — М.С. Горбачёв. Он посетил два завода: завод, который выпускал технологическое оборудование, и наш «Ангстрем». Буквально за несколько дней до приезда Горбачёва я стал директором НИИТТ, поэтому сопровождал генсека и его супругу Раису Максимовну по заводу. Генеральный секретарь, видимо, настолько был впечатлён увиденным, что после его визита в Зеленоград поднялась новая волна в области создания электроники. По всей стране, включая Прибалтику, начали строить заводы. В 1987 году вышло постановление правительства, а в 1988-м — постановление Центрального комитета КПСС. Как отдельное приложение появились вторая часть Зеленограда, второе Крюково... Начало строительства «второй половинки» Зеленограда было запланировано на 1988 год.

1987 год. М.С. Горбачёв с
супругой на «Ангстреме». Страницы истории отечественных ИТ. Том 5.

1987 год. М.С. Горбачёв с супругой на «Ангстреме»

Там в одном месте должны были быть сосредоточены институты и заводы разных отраслей, а не только связанные с электроникой и микроэлектроникой. В проекте были задействованы три министерства: Министерство электронной промышленности, Министерство радиопромышленности и Министерство промышленности средств связи. Но успели построить только часть жилья, а на месте будущих заводов сегодня стоят одни остовы, хотя все коммуникации были проложены. Один из заводов был достроен только в наши дни. Ленточку перерезали, если не ошибаюсь, всего несколько месяцев тому назад. А так, конечно, и цеха строились, но только в рамках существующих предприятий. И на них в те годы, определённо, была надежда. Вот, по сути, и вся моя жизнь — примерно 40 лет работы.

Основные технологи серии БИС
(К)Л1839: Ю.И. Сергеенков, В.П. Быков, В.В. Гребенщиков, Г.М. Ситников. Страницы истории отечественных ИТ. Том 5.

Основные технологи серии БИС (К)Л1839: Ю.И. Сергеенков, В.П. Быков, В.В. Гребенщиков, Г.М. Ситников

Э.П.: У Вас ведь ещё была команда, которая разрабатывала 32-разрядные процессоры?

В.Д.: Да, в начале 80-х годов у нас было желание разработать 32-разрядный комплект. В то время корпорация DEC выпустила мини-компьютер VAX-11/750, микроVAX–I и микроVAX–II. МикроVAX–I воспроизвёл Воронеж и начал поставлять в оборонную промышленность. А мы решили заглянуть немножко дальше и воспроизвести не микроVAX, а VAX-11/750, но при этом сделать его в микроисполнении, всего на четырёх БИС серии Л1839. И, надо сказать, это нам удалось.

Это никоим образом не воспроизводство. Надо отдать должное нашей команде: она никогда не занималась воспроизводством. Вначале мы вообще делали систему с использованием только отечественного софта. Он у нас назывался «программное обеспечение НЦ», данная среда была создана нашими партнёрами из НИИНЦ. Но потом, в конце 70-х, по требованию сверху мы всё-таки были вынуждены перейти на софт PDP-11 и VAX-11/750. В наши собственные разработки мы встраивали полную совместимость с программным обеспечением PDP-11 и VAX-11/750. Это, заметьте, было непросто. Многое удалось сделать только благодаря большому количеству экспериментов, которые мы проводили как на базе аналога, так и на базе собственной разработки. В результате получилось очень неплохое изделие, которое дальше пошло в определённые разработки. Там была замечательная команда, много уникальных, талантливых людей. Один из них — Сергей Михайлович Шишарин.

Э.П.: Я был знаком с ним.

В.Д.: Уникальный талант. К сожалению, очень рано, в 60 лет, он ушёл из жизни. В начале 90-х годов его команда представила необычную разработку — так называемый «двуликий Янус» в виде слота с шиной PCI. Он обеспечивал работу на IBMсовместимом ПК софта как IBM, так и VAX-11/750. Можно было использовать и то и другое. Очень интересные были ребята!

Если появляется что-то новое, оно всегда привлекает людей. В моей жизни было много интересных, талантливых людей, заслуги которых невозможно переоценить. И до сих пор думаешь о таланте этой когорты людей. Как получилось, что они в тот момент собрались в одном месте и смогли сделать для страны так много? Некоторые их изделия выпускаются до сих пор. Например, изделие 1806ВМ2 сделал Юрий Васильевич Романец. Этот однокристальный 16-разрядный микропроцессор, выполненный по уникальной технологии, и по сей день стоит в ряде спутников. Просто уникальная компоновка! Эти приборы потребляли в основном наши военные.

Э.П.: Сергей Шишарин мне рассказывал про систему проектирования микросхем, когда это делалось ещё на бумаге.

В.Д.: Сергей Шишарин пришёл к нам в 1980 году. Микросхемы проектировались на бумаге, глазками просматривалась топология. У нас в команде были люди, которые занимались программным обеспечением наших разработок, потому что предстояло построить системы логического моделирования всех переходных процессов, которые там есть. Всё это достаточно непросто, потому что без этого нельзя скомпоновать большую схему. Можно было ошибиться. Этим занимались уникальные ребята, Александр Тизенберг, Юрий Борщенко, Вячеслав Науменков, Пётр Кемарский и др. В результате был создан целый ряд отечественных систем, которые позволили правильно проектировать большие и сверхбольшие интегральные схемы. Ну сейчас-то уже пользуются известными системами автоматизированного проектирования (САПР) электроники, которые позволяют проектировать от А до Я как чипы, так и платы. А в то время нам приходилось заниматься, прежде всего, собственными системами, которые обеспечивали наши же собственные разработки. И ребята достаточно успешно решали эти вопросы.

Э.П.: Я работал в Минприборе, у нас была проблема вписать в план МЭП выпуск тех или иных микросхем, в основном интеловских, которые нам были нужны.

В.Д.: Это я постоянно проходил. Были амбиции у тех, кто занимался электроникой. Считали, что мы сами с усами. На мой взгляд, это было неправильно и нарушало кооперацию. Мы не использовали в полной мере тот потенциал, который был в Минприборе и Радиопроме, наше министерство занималось даже суперЭВМ. Казалось бы, в Советском Союзе существовала вертикаль управления, однако допускались такие нескоординированные решения, когда продукцию, за которую отвечал Минприбор, почему-то выпускал МЭП.

Э.П.: Борьба между министерствами шла очень активно?

В.Д.: Да, но в то время просто никто об этом не говорил. На самом деле любые крупные проекты давались не одному предприятию, а сразу нескольким, там тоже была конкуренция. Я знаю, что многие на этом погорели. Они шли до конца, но в результате был выбран проект другого генерального конструктора. Три либо два предприятия параллельно делали одну и ту же работу. Наверное, так было надо. Но конкуренция между министерствами — я считаю это неграмотным решением — отвлекала большие силы от решения тех задач, которыми должен был заниматься МЭП, а это прежде всего элементная база.

Э.П.: Интересно, что для нас киевский «Кристалл» был более открытым, чем Зеленоград.

В.Д.: Вполне возможно. Потому что там было больше степеней свободы. Зеленоград же находился под постоянным контролем. Первый замминистра В.Г. Колесников (с 1985 г. — министр) действительно курировал всё, что происходило в Зеленограде, а также в Воронеже и Минске. Он активно участвовал в беседах с разработчиками, желал знать, почувствовать всё сам, увидеть новизну и т. д. И если видел в чём-то большую полезность, то сразу пытался как-то помочь — финансами, пригласить необходимых специалистов. Поэтому Зеленоград волей-неволей был запрограммирован очень серьёзно. И у нас получалось так, что разработки НИИМЭ — это область высокоскоростной элементной базы, а НИИТТ — область, касающаяся скорее больших интегральных схем, больших объёмов памяти и микропроцессоров. В.Г. Колесников приезжал к нам каждую неделю, и за эти дни между его приездами мы должны были отработать все поставленные нам задачи. А Киев в этом плане был более свободен. И у киевлян было желание проявить себя, поэтому они выбрали своё направление. Как показала история, выбрали они его правильно: Intel победила в этой борьбе. Всем остальным пришлось отойти в сторону. Предугадать, что Intel победит, было сложно. Хотя всё, что нами было сделано, шло в дело, у нас ничего не залёживалось на полках. Всё пошло в аппаратурные разработки, в системы, прежде всего в военные, в технологическое оборудование. А значит, было востребовано.

Э.П.: Время прошло, сейчас видно, что было сделано неправильно? Что можно было изменить?

В.Д.: Процессоры Intel победили не потому, что были лучшими. Всю их линейку я знаю неплохо. Если посмотреть внимательно на каждое из них, всегда найдётся, к чему придраться. Например, при появлении старших моделей процессоров иногда теряется совместимость. То есть сказать, что там было всё идеально, нельзя, но тем не менее была совокупность решений, которые в итоге приобрели массовость. Массовость — вот главный признак Intel. Так же как в некотором роде сегодня у Apple, но в другой стадии, это совершенно другое. Нельзя сказать, что Intel задавала моду, но так уж случилось, что победила в этой конкуренции она.

Э.П.: Но, с другой стороны, их процессор архитектурно проиграл процессорам Motorola.

В.Д.: Процессор Motorola выиграл, но фирма Motorola проиграла. Знаете, что их процессоры тоже воспроизводили в России? В.Б. Бетелин, например, воспроизвёл процессор 68000.

Э.П.: Наверное, совсем малые серии были?

В.Д.: Да, что-то очень маленькое. Воспроизвели, а потом не знали, куда с этим идти. Так что трудно было предугадать. Если же говорить о том, что было правильно или неправильно, то прежде всего надо было консолидировать усилия разных министерств. Не разобщать, а именно консолидировать. И в этом была бы большая сила. Другая причина: у нашего руководства было большое неверие в возможности создания собственного программного обеспечения (низы однозначно верили). И здесь надо отдать должное Б.А. Бабаяну: «Эльбрус» он построил на собственном программном обеспечении. Причём его команда смогла добиться качеств, позволивших им в программных задачах стать первыми. Поэтому честь и хвала ребятам из института имени С.А. Лебедева, сумевшим отстоять собственное «Я» в этой области. Нам, к сожалению, это не удалось, хотя у нас тоже были неплохие команды людей, которые в микропроцессорных делах вполне могли бы иметь собственные программы. Но там другое дело, там обилие прикладных задач, в частности для станков. Кстати, ЧПУ для станков мы делали на базе софта НЦ, который был создан как раз для управляющих машин. И поэтому станки с ЧПУ очень хорошо подходили для этих задач. Но в целом, как я понимаю, мы проиграли в области программного обеспечения.

Э.П.: В одном интервью Вы говорили, что и у нас были направления электроники, вполне успешные на мировом уровне. Можно уточнить, что именно было на уровне, а может быть, и лучше?

В.Д.: Во-первых, где-то до 1982–1983 годов мы достаточно хорошими темпами развивались в области технологий. В то время об уровне обычно судили по элементам памяти — сколько бит в чипе, поскольку именно память определяла технологический уровень. Однако в начале 80-х, когда стало понятно, что нужно переходить на более высокий уровень технологического оборудования, мы застряли, потому что нашими партнёрами, занимавшимися оборудованием, вовремя не были предприняты необходимые шаги. Требовалась разработка новых технологических процессов, новой оптики (хотя оптику мы делали вместе с ГДР). Пришлось закупать оборудование на Западе. Частично это новое оборудование мы всё-таки воспроизвели, но только частично. А как только начинаешь оборудование закупать, начинаешь отставать, потому что именно оборудование определяет новый технологический уровень. Поэтому я считаю, что, начиная с 1982 года, мы потеряли темп. И второе, что тоже сыграло немаловажную роль, это видение ситуации руководителем, а оно, как известно, не всегда объективно. Необходимо было делать большие вложения, ведь новые заводы даже в то время — это сотни миллионов долларов. Думали, что можно обойтись небольшой ретушью того, что имели. И был взгляд людей, которые пытались как-то сэкономить: обойдёмся, дескать, модернизацией. А на самом деле надо было по-новому строить чистые комнаты, по-новому обеспечивать в них рабочую среду. Добиваться требуемых высоких уровней чистоты. Уже в то время требовался класс 10, а это достаточно жёсткие требования: мощная энергетика, определённые требования к её защищённости и т.д. В те годы в стране денег ни на что не хватало. И когда в 1987 году удалось выбить какие-то большие деньги под строительство, они быстро закончились, и многие заводы так и остались недостроенными. Вот смотрите, как рванул вперёд Китай. Он на пустом месте, договорившись с фирмой Sony в 90-е годы о финансировании пополам, построил новый завод. Новый завод, на который пришли новые люди, стал кадровой базой, и страна мощно перешла на новый технологический уровень. Я бы сказал: практически Китай не отстаёт от самых передовых в области микроэлектроники стран. И этот рывок был сделан всего за 20 лет! Мы, работая в Китае, в 1998 году построили там небольшой завод по изготовлению чипов для калькуляторов и часов. В те годы «Ангстрем», волей-неволей вырвавшись на этот рынок, по часам и калькуляторам занимал примерно 30% мирового рынка. Но это были очень дешёвые чипы. Поэтому, видя, что цены на них всё время падают, мы решили построить завод в КНР, который смог выдерживать конкуренцию ещё лет 5–7. Как только появились крупные заводы, которые имели возможность производить намного более компактные чипы и гораздо дешевле, то, естественно, они оказались более конкурентоспособны. За 20 лет Китай сумел выйти на новый уровень. Мы, к несчастью, не смогли. Пока (!!!) не смогли.

Э.П.: Когда Союз развалился, МЭП потерял массу предприятий в союзных республиках, которые занимались материалами. Как Вам удалось в эти годы сохранить завод?

В.Д.: Когда начались 90-е годы, я в течение трёх лет бегал по министерствам, пытаясь выбить деньги у тех, кто остался нам должен. Украина нам очень много задолжала. На Украине, в частности в Харькове, было много оборонных заводов, которые у нас закупали продукцию. У меня ничего не получилось. Ни на Украине, ни в Средней Азии, в Ташкенте. Где-то в 1993 году наша команда поняла, что отечественный рынок погас, надо переключаться на экспорт. Именно тогда мы приняли такое решение, хотя это был шаг назад, несмотря на все наши амбиции. Мы могли делать память 256 килобит. В то время это считалось вполне на мировом уровне. Решили отступить и делать более простые чипы для калькуляторов. И, как оказалось, решение было правильным.

1989. Калькуляторы. Страницы истории отечественных ИТ. Том 5.

1989. Калькуляторы

Э.П.: Минский «Интеграл» тоже ведь делал чипы для часов.

В.Д.: Да, мы делали чипы для калькуляторов, а для часов делали «Микрон» и Минск. Продукцию «Ангстрема» в советское время на экспорт не пускали. А когда мы более или менее стали сами определять свою судьбу, то решили, не мешая этим двум нашим партнёрам, выйти на калькуляторный рынок. И выиграли эту позицию. Мы сделали весь набор чипов для калькуляторов, а там сотни вариантов, для самых разных типов устройств. Благодаря этому, предприятие, которое было нашим покупателем, выскочило вообще в хорошие миллионеры, и мы вместе с ним потом построили завод для производства чипов. Ну и потом волей-неволей нам пришлось конкурировать, чтобы выйти на рынок часов. Медленно, медленно, медленно. Мировой рынок карманных калькуляторов составлял 700–800 млн штук в год. Мы делали 300 млн. Рынок часов оценивался в 1,5 млрд штук, из которых на нашу долю приходилось около 400–500 млн. Делали немало, но продукция была очень дешёвой. Это, конечно, покрывало наши расходы, приносило определённую прибыль, но средств на собственное развитие не оставалось. Просто позволило сохранить кадры, обеспечило выживаемость. А затем, начиная с 1998 года, образовался внутренний рынок, а с точки зрения военных задач он появился, скорее всего, с 2000 года.

Э.П.: А как же кризис 1998 года?

В.Д.: Для нас он сыграл скорее положительную роль. Мы были экспортоориентированы. Продавали продукцию на 30–35 млн долларов в год. До кризиса доллар стоил 6 рублей, а стал 20, поэтому понятно, в какие разы мы сразу выросли. Ну а в целом кризис ударил по кадрам, надо было повышать зарплату сотрудникам. А когда в начале 2000-х образовался и стал расширяться рынок военных заказов, у нас, естественно, появилась вторая линия, которая начала активно развиваться. Сегодня мы экспортируем очень мало, в основном поставки идут на внутренний рынок. Мы активно работали в области карточных задач. Первый чип в те годы (начало 2000-х) был сделан для карточки «Золотая корона», за ним последовали другие.

2000 г. И.о. Президента РФ, Председатель Правительства РФ В.В. Путин в ходе рабочей поездки в Зеленоград посетил «Ангстрем». Страницы истории отечественных ИТ. Том 5. 2000 г. И.о. Президента РФ, Председатель Правительства РФ В.В. Путин в ходе рабочей поездки в Зеленоград посетил «Ангстрем». Страницы истории отечественных ИТ. Том 5. 2000 г. И.о. Президента РФ, Председатель Правительства РФ В.В. Путин в ходе рабочей поездки в Зеленоград посетил «Ангстрем». Страницы истории отечественных ИТ. Том 5.

2000 г. И.о. Президента РФ, Председатель Правительства РФ В.В. Путин в ходе рабочей поездки в Зеленоград посетил «Ангстрем»

Э.П.: Карточные чипы сами разрабатывали?

В.Д.: Да, всё сами. «Ангстрему» надо отдать должное. Никогда, кроме калькуляторов в советский период, он ничего не воспроизводил, в основном занимался собственными разработками. И даже те калькуляторы, для которых делались чипы для китайцев, были собственной, хотя и очень несложной разработки. И это правильно, что мы делали сами, потому что главное было быстро выбросить чипы на рынок. Мы всегда пытались скомпоновать чипы так, чтобы они были как можно меньше — цена на них зависела от площади кристалла. Наши чипы всегда были меньше самсунговских, и в этом было наше преимущество. В чипы мы добавляли какие-то дополнительные фишки, и это давало им новое качество. И наш потребитель радовался, потому что с этим качеством он мог представить на рынок новый калькулятор. И карточная программа у нас была довольно обширная.

Э.П.: Есть ещё такое ОАО «Российская электроника», оно в 1998 году образовалось. А в чем была идея его создания? Собрать вот эти 28 предприятий? Вы же председателем там были?

В.Д.: Я же не инициатором его создания был, а служащим. «Российская электроника» в то время мыслилась, да и сейчас мыслится, в виде российского холдинга — объединения предприятий электронной промышленности. Ставилась задача — создавать кластеры, предприятия. Считалось, что тем самым мы улучшим коммуникации, минимизируем общие направления, например инструментальное и т.д. Следует отметить, что в начале 90-х у нас побывали многие специалисты с Запада, которые говорили: «Вы должны сохраниться именно такими, потому что у вас хорошо налажена кооперация». Но отрасль быстро распалась. Распадались даже родственные институты и заводы. Шла борьба за площади, за деньги. В 1993 году мы объединили завод и институт под общим названием ОАО «Ангстрем». Это было очень правильное решение, позволившее сохранить команду. Обычно между заводом и институтом всегда существуют какие-то трения, дрязги. Чтобы устранить их, мы объединили две организации и тем самым как бы сказали: мы одна команда, нам нечего делить друг с другом.

В то время тоже много говорилось о кластерах, о необходимости создания холдингов, объединяющих несколько предприятий. Считалось, что это станет неким толчком, обеспечит выживаемость и развитие. На волне этой идеи в 1997 году и была организована «Российская электроника», но, повторю, не я её организовывал. Первым директором был назначен тогда Илья Клебанов. Вскоре, через два месяца, он ушёл в правительство, стал вице-премьером. Предложили мне, и я согласился возглавить «Российскую электронику». Всего в начальный период в организацию входило 30 предприятий (сейчас их уже 156). Все они тогда находились в сложном положении. Надо было вселять в них определённый дух, чем мы и занимались. Мы пытались главным образом сохранить предприятия действующими, минимизировать число убыточных и количество банкротств, причём всё это в условиях сложного периода, как раз в кризис. Если «Ангстрем» кризис почти не затронул, то другие предприятия пострадали сильно, потому что почти все они были ориентированы на внутренний рынок. Кроме «Ангстрема» было ещё только одно предприятие, которое продавало в другие страны герконы. Оказывается, это такой продукт, который хорошо шёл на экспорт.

Пришлось плотно работать с руководителями предприятий. Это время я считаю для себя очень полезным. Тем не менее в 2003–2004 году я принял решение уйти. Во-первых, возраст. Мне на тот момент уже стукнуло 60. Как говорится, пора. Хотя предприятие и было коммерческим, но 100% акций принадлежали государству. Для меня же это был новый опыт, новые интересные люди, новое предприятие.

Э.П.: Насколько успешной оказалась эта идея с «Росэлектроникой»?

В.Д.: «Росэлектроника» до сих пор жива, только живёт она теперь уже под эгидой «Ростеха». И там сейчас 156 предприятий. Вообще-то я считаю, что электроника в текущей ситуации не может быть чисто самостоятельным направлением, потому что на внутреннем рынке мы ориентированы на определённые отрасли — на космос, на «Росатом». Я считаю, что электронике надо интегрироваться с крупными отраслевыми структурами. Если электроника просто взяла бы и объединилась с «Роскосмосом», думаю, «Роскосмос» приобрёл бы очень сильное подразделение. В Америке точно так же NASA имеет собственные производственные мощности в области электроники. Потому что реально большого гражданского рынка микроэлектроники в России нет. Если бы он был большой, то можно было совершенно по-другому строить отношения в электронике.

Э.П.: Американцы говорят, что сейчас большие надежды на робототехнику, что она станет мотором для полупроводниковой промышленности.

В.Д.: Естественно. Но для этого у нас должна развиваться робототехника, причём приложимо к разным отраслям. Микроэлектроника настроена на массовый продукт, как например в Китае. Поэтому ей надо сотрудничать с отраслями, в которых есть массовый продукт. К примеру, если рассматривать гаджеты как одно из медицинских направлений, то, конечно, исходя из этого, можно было бы строить и комбинировать задачи для микроэлектроники. Но в целом заводам микроэлектроники нужен потребитель, которого интересует однотипный массовый продукт. Вот в чём проблема. Именно поэтому я и говорю, что надо привязываться к какой-то крупной отраслевой структуре, которая могла бы использовать активы электроники.

Э.П.: Вы между делом защитили диссертацию. Как это происходило?

В.Д.: Я защитил кандидатскую диссертацию на предприятии, которое занимается спутниками, где директором был Л.И. Гусев. Это было в 1986 году, тема диссертации, естественно, связана с микропроцессорами.

Э.П.: Довольно долго Вы к защите шли. Вынудили?

В.Д.: Не скажу, чтобы вынудили, но было необходимо. Раньше я как-то не очень спешил с защитой. У нас не было принято, что надо бежать и срочно писать диссертацию. Внутри каждого предприятия своя культура, которую на самом деле задаёт директор предприятия, верхняя часть руководства. Так получилось, что на нашем предприятии необходимость защищать диссертацию активно не пропагандировалась. А в НИИМЭ наоборот. Директором там был член-корреспондент АН СССР Камиль Ахметович Валиев, он требовал от сотрудников защиты диссертаций. Два предприятия, две культуры работы. Там, где я раньше работал, защита диссертаций не стояла на первом месте, нашей задачей было как можно активнее работать; нужны были прежде всего патенты, а их у меня предостаточно, около 200, статьи, а вот защита диссертации как-то особо не требовалась. Тогда больше ценились награды, Государственные премии, их было престижно получить, а диссертация не слишком высоко котировалась. Но когда мне предложили возглавить предприятие, а директор НИИ не мог не иметь научного звания, хотя бы кандидатского, я защитился.

Э.П.: Государственная премия у Вас была в1988 году, премия Совета Министров СССР в 1983-м, а там ещё и третья была, о которой нет информации.

В.Д.: Третью уже в России получил, в 2001 году.

Э.П.: А тематику как-то можно раскрыть?

В.Д.: В 1983 году — премия Совета Министров была за микропроцессоры и систе

мы для их разработки. Что-то вроде этого. В 1988-м получил Государственную премию по закрытой тематике, а в 2001-м по тематике, связанной с использованием кремниевых, карбид-кремниевых технологий. Карбид кремния активно применяется в атомной промышленности, в машиностроении, в химическом аппаратостроении, в том числе в инструментальной части, например для изготовления высокотемпературных и сверхчистых труб. Для решения задач в микроэлектронике лучший вариант, когда их делают не из кварцевого стекла, а из карбида кремния, который активно применяется в атомной промышленности. Сейчас карбид кремния — это активная «подушка» для всех новых полупроводниковых элементов. Вся силовая электроника — это карбид кремния, который позволяет делать схемы на 6000 вольт. Это, конечно, не новый, но очень важный, существенный материал, который в микроэлектронике даёт новую волну и определяет новое направление в разработке изделий. У нас люди и сейчас занимаются карбид-кремниевыми технологиями. Некоторые успешно.

Э.П.: Всё-таки организация у Вас была очень большая. Как Вы себя воспринимали в роли директора?

В.Д.: Я с ходу не был директором, я учился им быть. Это тоже непросто. Учился у людей, у своих старших товарищей, читал книги. Важно сформировать команду, что я и сделал, и мы смогли совершить хороший рывок. В 1989 году начались активные поиски того, как повысить у людей мотивацию к тому, что они делают. И один из вариантов — это некая форма аренды оборудования, когда люди на этом зарабатывают. Весь заработок делился между теми, кто дал в аренду, и теми, кто взял. Называлось это тогда внутренний хозрасчёт. Не скажу, что мы его ввели первыми в стране, но одними из первых в микроэлектронике. К нам много народу приезжало за опытом. У нас был уникальный, хотя и непростой, человек Владимир Иванович Соломоненко, с которым мы первыми начали раскручивать эту систему на заводе. Образовалась хозрасчётная организация внутри предприятия, не имеющая юридического лица, но имеющая внутренний счёт. И в договоре было указано долевое участие, определявшее, что зарабатывают сотрудники и что зарабатывает предприятие в целом. В результате резко снизилась себестоимость изделий, прежде всего чипов памяти, что обеспечило соответствующий эффект: на рубль дохода расход был 36 копеек. Вот что значит мотивировать людей, не ограничивать их возможности. Это была уникальная ситуация, прибыль колоссальная. В то время понятие прибыли не было таким важным, как сейчас, и даже в министерстве, куда шли наши отчёты, не знали, что с прибылью делать.

Создание нескольких таких хозрасчётных центров резко изменило структуру предприятия. В какой-то момент я даже почувствовал, что мне нечего делать как директору. Первое время я каждый день ходил в цех, а потом понял, что такой необходимости больше нет, потому что всё без меня, без моих указаний и так крутится-вертится. Эти два года, 1989–1991-й, были уникальным временем. Мы выдавали колоссальный объём продукции, выросли невероятно. Вот что сделали правильная мотивация и внутренняя инициатива людей. Это как один из моментов моей жизни. Поэтому я тоже учился быть директором и, надо сказать, в конце концов почувствовал себя реально способным управлять. До 1987 года я был директором института, а в 1988-м стал ещё и директором завода. Это были два разных юридических лица, а для меня — очень непростая комбинация. Вообще, завод — это своя система управления, свои технологии, свой ритм, а ритм на заводе — это главное. По-настоящему директором я почувствовал себя лишь тогда, когда прошёл все эти сложные моменты развала. Думаю, много здоровья я потерял в тот период. И только в 1996 году почувствовал себя на своём месте, стал жить спокойно. А до этого все мои мысли были направлены на то, как выжить, что делать дальше. Время было сложное: кругом создавались кооперативы, малые предприятия, где можно было заработать большие деньги. Лучшие люди уходили, убегали — надо было кормить семьи...

Э.П.: В западные компании народ активно переходил?

В.Д.: Некоторые сотрудники уехали из страны, но таких было немного. В основном народ уходил в малые предприятия, в другие направления бизнеса, которые к тому времени раскрутились. Зеленоград всё-таки не Москва, это небольшой городок со своей спецификой. Слишком близко люди к друг другу располагаются. Здесь не бывает, что на предприятие человек едет с другого конца Москвы, — всё на виду, все рядом живут. Поэтому, как только один человек куда-то уходит, он сразу уводит за собой ещё нескольких. В 1988 году на «Ангстреме» работало 10 тыс. человек, а в 2000-м осталось только 2600, но это, с одной стороны, и хорошо, потому что с точки зрения поставленных нами задач больше и не требовалось. К сожалению, на том этапе, в 1991–1992 годах, уходили наиболее активные. Одни создавали небольшие фирмы, например по сборке телефонов. Покупали, чистили, ремонтировали и продавали. Другие собирали компьютеры, источники питания. Оказалось, что всем они требовались. Третьи пытались создать собственные небольшие фирмы, в том числе и для разработок, и некоторые из них выжили. Например, Сергей Михайлович Шишарин ушёл от нас в 1998 году в фирму, организованную в Зеленограде китайцем. Потом многие бизнесмены приезжали сюда набирать людей. Здесь было всего понемножку.

Э.П.: Мы уже перешли к современности. За эти годы произошёл некоторый разрыв поколений. Как Вам кажется, сейчас есть какая-то перспектива восстановления отрасли?

В.Д.: У нас в стране с начала 90-х изменилась мотивация. Надо было зарабатывать деньги. Инженеры, выпускники лучших вузов страны — Физтеха или МИФИ, стали банкирами, потому что там можно было заработать деньги. Многие университеты и институты начали специализироваться и ушли от инженерных специальностей. По существу, в области подготовки кадров для полупроводниковой промышленности остался только зеленоградский МИЭТ. Раньше «Ангстрем» ежегодно получал до сотни молодых специалистов. Представляете, как волна новых людей приходит на предприятие и обновляет его каждый раз? Естественно, они продвигались по карьерной лестнице. Вообще, инженерное племя — это важная часть любого общества. Как только оно перестаёт воспроизводиться, возникает целое поколение, что называется, пропавших специальностей. Например, в конце 80-х мы не могли найти сварщика, это была целая проблема, потому что в то время исчезли профессиональные училища, ПТУ.И мы занимались тем, что пытались восстановить направление подготовки среднего персонала. Потом исчезли толковые инженеры. Особенно трудно найти инженеров-технологов.

Э.П.: Не учат сейчас?

В.Д.: Сейчас-то учат. Но это возобновилось всего лет 7–8 назад, быть может, 10. Не раньше. И очень важно существование школ. Раньше приходит свежеиспечённый инженер на предприятие (это, кстати, очень правильно было организовано в Зеленограде), а он там уже студентом работал на практике, уже что-то делал. Он уже чувствовал кремний — у него есть понятие, чувство материалов. Сегодня, к сожалению, этого не происходит. Сейчас развитие идёт больше в области программного обеспечения. Программист — это гораздо легче, менее обременительно, нет привязки к одному месту работы. А вот таких, кто занимается технологическими задачами, техническими решениями, сейчас очень мало, большущая нехватка. Несмотря на то, что делаются попытки их воспроизводить. Я уж не говорю о среднем персонале, а только об инженерах. И, что ещё немаловажно, не знаю где как, но в Зеленограде директорами предприятий становились люди, которые начинали простыми инженерами и прошли всю карьерную лестницу практически с первой ступеньки. Не было среди них людей, которые, условно говоря, пришли из другой области либо слабо знали всё то, что есть снизу. Сейчас очень легко становятся руководителями предприятий те, которые, возможно, неплохие организаторы, закончили, наверное, серьёзные вузы, но вряд ли они способны постигнуть до конца базовые технологические элементы этих предприятий. Предприятия в нашей отрасли — это прежде всего технологии, технологический актив. Конечно, варяги могут (если хорошо обучаемы) обучиться, но всей глубины они знать не будут. А если директор не знает глубины, он теряет ориентиры, его легко облапошить, что часто и происходит. В этом смысле у нашей страны сегодня большущие проблемы. Китай же, напротив, сейчас максимально активно разрабатывает этот инженерный класс. Инженеры для них — самая главная элита. И все покидающие свои деревни ребята бегут, в первую очередь, учиться на инженера. И платят там им очень неплохо: инженер получает 2000 долларов, тогда как рабочий — не более 500. Так китайцы стимулируют вот этот инженерный актив. Сейчас в России есть молодые люди, которые занимаются изобретательством. Но их немного. Их, конечно, стимулируют, но, наверное, уже многое безвозвратно потеряно. Ситуация напоминает мне первые годы советской власти, 20–30-е годы, тогда тоже были большие потери: многие специалисты покинули страну, и пришлось воспроизводить своих инженеров на рабфаках и т. д. Тогда было потеряно 15 лет, где-то с 20-х по 35-е годы. Сейчас мы переживаем такую же волну.

Э.П.: С 1929 года в СССР действовала программа подготовки «красной профессуры». Профессорам в 10 раз повысили зарплаты.

В.Д.: Да, но вот только где-то в 1933–1935 годах появился слой достаточно сильных специалистов, в основном на базе тех, что выезжали из страны и обучались за границей. Как мне кажется, мы проходим тот же путь. Сегодня инженер не имеет тех всеобъемлющих знаний, которые давались в то время.

Э.П.: В американской электронной промышленности сейчас тоже стали активно ставить на руководящие должности менеджеров, хотя в 60-х годах они придерживались концепции, что руководителями должны быть специалисты.

В.Д.: Наверное, да, но Вы же понимаете, что если руководителями ставятся менеджеры, то рядом обязательно должны быть люди, которые знают и понимают производство. Одним из плюсов советского времени я считаю продвижение по карьерной лестнице специалистов. Не знаю, как в других областях, но в электронной промышленности было принято именно так. Человек со стороны тогда не мог случайно стать директором. Иногда, конечно, появлялись такие люди, например партийный товарищ, который был секретарём парткома, а потом переходил на должность директора, но это редкий случай. На моей памяти всё-таки директорами становились, как правило, бывшие инженеры. Секретарь парткома, скорее всего, тоже в своё время крутился в производственной ситуации, исходно он тоже когда-то был инженером и лишь затем перешёл на партийную работу. И всё-таки карьерная лестница в целом состояла в том, чтобы пройти все производственные ступени от начала до конца. И это было очень важно. Сейчас меня огорчает, что во главе предприятий стоят люди, которых условно называют хорошими организаторами. Но, я надеюсь, в будущем в этом плане что-то изменится.

Э.П.: Ещё хотелось бы попросить Вас рассказать об интересных людях, с которыми Вам посчастливилось работать. С Валиевым Вы работали?

В.Д.: Камиль Ахметович Валиев был очень приятный человек. Я с ним напрямую не работал, но знал его ещё со времён «Ангстрема». Думаю, что люди, работавшие под его руководством, были ему во многом благодарны. Были разные руководители, которые оставили след в моей памяти. У многих я даже учился. Ведь не так-то просто было становиться директором — это в начале назначили, а дальше-то надо становиться. Так что немало времени прошло, прежде чем я почувствовал: теперь я что-то могу. И учился, конечно, у многих людей, в том числе и на «Ангстреме». Я считаю, что у нас был непростой, но уникальный директор Эдуард Евгеньевич Иванов. Он умел организовать людей, мотивировать их, и, по сути, он перестроил наши предприятия, сделал их передовыми в отрасли. Вообще в электронике немало известных личностей, таких, например, как Александр Иванович Шокин. Я был на заседаниях коллегии министерства и видел, как он организовывает работу. А непосредственно работать мне было интересно со многими руководителями. Один из них Анатолий Тимофеевич Яковлев, который одно время возглавлял НИИТТ. В молодости для меня примером был директор СВЦ Давлет Исламович Юдицкий, по-настоящему уникальная личность. Когда требовала ситуация, он мог даже паяльник в руки взять — не для того, чтобы что-то сделать, а чтобы мотивировать подчинённых. Умел зажигать, вдохновлять, вообще умел работать с людьми. Прекрасное оставил о себе впечатление. К сожалению, очень рано, всего в 53 года, такой человек ушёл из жизни. А его детище, СВЦ, по сути, развалили. Я уже говорил, что там была прекрасная команда людей, собранных со всех уголков бывшего Союза. Так случилось, что последнюю часть своей жизни Давлет Исламович уже был не на том месте, где мог бы быть и приносить колоссальную пользу.

В Зеленограде работало много интересных людей. Среди них первый директор НИИМВ А.Ю. Малинин, Б.Г. Грибов, со временем сменивший его на этой должности. Вообще было немало талантливых людей, которых я мог бы вспомнить. Это отдельная страница моей жизни. Каждый из них вложил что-то в меня, в других, и это осталось не только как память, но и как результат нашей совместной работы. К сожалению, многих из них уже нет с нами. Можно вспомнить и В.Г. Колесникова, заместителя министра, потом министра МЭП. Владислав Григорьевич — прежде всего личность. Я ему благодарен, потому что он верил в меня, что очень немаловажно. И я старался оправдать его доверие: если сказал «сделаю», то сделаю обязательно. Конечно, не лично я, а моя команда. И в этом смысле он во многом мне доверял.

Нельзя не упомянуть ещё одного очень интересного человека — Валентина Михайловича Пролейко. При нём, в 1976 году, меня приказом министра назначили главным конструктором в министерстве по микропроцессорам, но это была довольно условная должность. Мы с Валентином Михайловичем ездили по стране, смотрели, что происходит в отрасли, инициировали новые работы и т. д. Но гораздо больше о нём я узнал, когда уже был директором «Российской электроники». Он пытался написать огромную историю электроники, но не успел завершить задуманное. Уникальность этой работы в том, что он, оказывается, вёл дневник чуть ли не с 1948 года. Дневник этот частично сохранился, и я, частично, его прочёл. Увидел, как и чем человек живёт. Его поездки в Америку, как он чувствовал то время, ту страну. И ещё я узнал, что он, как и я, был большим любителем джаза, но до него мне, конечно, далеко. У него хранилось колоссальное количество записей. Это вообще большая редкость. Во всех отношениях он был незаурядной личностью.

Одним словом, меня окружало множество людей, у которых я мог учиться, и за это я благодарен судьбе. Вообще, до 2004 года я был на редкость удачливый человек, а дальше — уже другая история. А в то время я практически шёл на волне, и мне всегда сопутствовала удача. Так что я благодарен всему, что со мной было.

Э.П.: Членом совета директоров Вы остались?

В.Д.: Условно. В 2004 году я ушёл из «Ангстрема» и из «Российской электроники». В 2008 году меня попросили вернуться, но, честно говоря, это был уже другой «Ангстрем» и другие сложности. Я там сделал, как говорится, всё возможное, вместе с командой помог кое-что исправить и восстановить предприятие, после чего ушёл. Сейчас работаю в области так называемых зелёных технологий, а конкретно в области солнечного кремния и в медицинском приборостроении. Сложно сказать, это у меня хобби, ну не совсем хобби — конечно же работа, и надеюсь из этого сделать небольшой бизнес.

Э.П.: Что это за направление?

В.Д.: Новая технология — солнечный кремний. Это, прежде всего, исходный материал, так называемый поликремний, из которого делается всё остальное. Есть разные способы изготовления поликремния: традиционный способ, который все используют, и нетрадиционные варианты производства. В этой области сегодня много поисковых работ. У нашей команды есть запатентованная технология, которая сейчас на определённом этапе остановилась, но которая даст колоссальный эффект с точки зрения цены и охраны экологии. Думаю, в будущем мы добьёмся хороших результатов. А в области медицины я занимаюсь вопросами, связанными с телемедициной. Это телекоммуникации, микроэлектроника, надо всё скомпоновать, ну и вопросы, связанные с медицинским приборостроением. Пытаюсь в этой части сделать ряд приборов для здравоохранения.

Э.П.: Очень интересно. Спасибо за беседу и успехов Вам во всех начинаниях


Об авторе: Директор Виртуального Компьютерного Музея
Пройдаков Э.М. Страницы истории отечественных ИТ. Том 5. 2018
Помещена в музей с разрешения автора 28 января 2021