В 30 минутах от «Молодёжной»

Марина Осадчая

Телефон звонит не умолкая, мешая сосредоточиться. Погода тоже не способствует. Ветер свистит на одной пронзительной ноте. Пишу курсовую, готовлюсь к зачету – короче, забот полон рот. Оно и понятно, ведь на носу сессия и Новый год, эти попугаи-неразлучники. Очередной телефонный звонок, и опять нет связи. Это, наверное, он. Набираю номер. Трубку поднимают после первого же гудка.

– Я так и думала, что это ты. Что случилось?

– Ничего, просто соскучился, а твой хваленый "Панасоник" опять не работает. Надо разобраться. Я приеду к вам.

Ну все, "плакала" моя курсовая. А может, оно и к лучшему, все равно я сегодня уже ничего не напишу.

– Конечно же приезжай, буду ждать.

П. В. Андреев. 17-я Советская антарктическая экспедиция

Вам доводилось когда-нибудь читать увлекательную книгу В. И. Пескова "Белые сны" об экспедициях на Южный полюс, в которой есть такие строки: "Петр Васильевич Андреев. Серьезный человек, серьезный радист, но, как мальчишка, готов всю ночь просидеть у ключа. Заводит знакомство с радиолюбителями Москвы, Америки, Японии, Франции, Чехословакии..." И рядом фотография: "Ночью все спят. Не спит только дежурный радист".

А ведь это о нем, о моем дедушке. Детские впечатления от его рассказов постепенно забываются, иногда хочется освежить все в памяти, а может, и узнать что-то новое или непонятное в детстве. Поэтому, когда он приедет, поговорю с ним в очередной раз, как с очевидцем многих интересных и значительных событий в истории изучения и освоения Арктики и Антарктики, как с профессиональным связистом, бортрадистом, налетавшим около 11 тысяч часов, наконец, просто как с человеком, имеющим веские основания и право говорить о необходимости надежной связи.

В 1944 году, находясь в эвакуации, он поступил в Энгельсскую школу военно-морского флота, которую окончил с отличием по специальности "радист". После этого по распоряжению Главсевморпути был направлен в Москву, затем в Ленинград, где собственно и началась его работа как радиотелеграфиста. В то время они плавали на ледокольном пароходе "Леваневский", перевозившем грузы, в основном уголь, из Польши в Ленинград, и его обязанностью было поддерживать связь с портами. Чуть позже пришлось отправиться на полярные станции Куогостах и Нижнеянск на побережье моря Лаптевых. До 1958 года, будучи уже начальником станции, он обеспечивал радиосвязью суда и самолеты Главсевморпути, а в 1961–62 гг. был заведующим радио на гидрографическом судне "Шквал" в море Лаптевых. Работа нравилась, но хотелось еще большей романтики.

Его всегда привлекала загадочная Антарктида. Для работы там проводился очень жесткий отбор по квалификации, здоровью, психологической уживчивости, и в основном экспедиции формировались из полярников, уже зимовавших в Арктике. Он соответствовал всем требованиям, и в 1962 году его пригласили старшим радиотехником в 8-ю Советскую антарктическую экспедицию (САЭ).

Ему приходилось бывать на таких станциях, как Беллинсгаузен, Ленинградская, Новолазаревская, Восток. В его первой экспедиции основным местом работы была обсерватория Мирный – наша первая база исследований в Антарктиде, построенная еще в 1956 году. Радиоцентр Мирного осуществлял сбор метео- и аэрологических сводок по восемь раз в сутки со всех советских и зарубежных антарктических станций. Причем вся эта колоссальная работа осуществлялась в слуховом режиме (с помощью азбуки Морзе). Собранные данные передавались в Москву, в Гидрометцентр.

Помимо этого, радисты обеспечивали прием и передачу всей частной и служебной переписки, а это – нелегкий труд, ибо радиосвязь была единственным средством общения с Большой землей (за исключением пересменки раз в году, когда можно было получить и отправить письма на Родину), и объем работы был огромен. Радистов-слухачей из 11 человек радиоотряда Мирного было только семеро. На летний период (декабрь-март) из старой смены зимовщиков оставались 2-3 радиста в помощь новой смене, так как летом работы становилось больше из-за необходимости обслуживания кораблей и авиации. Приходилось работать в тяжелых метеоусловиях. Особенно сильно мешали радиосвязи ураганные ветры и метели. Зимой (март–октябрь) скорость ветра достигала 40-50 м/с при температуре –30-40°С у берега и –70-80 °С в глубине континента, а таких дней иногда было по 20-25 в месяц. И надо ли говорить, как люди мечтали не то что о домашнем уюте, а просто о чем-то земном – теплом, как казалось там, зеленом цвете, например. Поэтому придумали себе "Праздник огурца". Начальник 8-й САЭ посеял огурцы. Выросло три штуки! Это в 300 метрах за Южным Полярным кругом! Один отправили на станцию Восток, второй хотели послать больным зимовщикам, но таковых, к счастью, не оказалось, и его просто отложили, третий же поделили на 11 равных частей и с наслаждением съели.

В Антарктиде связь обеспечивалась в основном на коротких волнах, так как использование средних и ультракоротких было малоэффективно из-за их высокой поглощаемости поверхностью, и работа радиокомпасов в сторону материка на таких волнах практически не велась.

Свободного времени у полярников было не так уж и много, а если учесть, что в основном приготовлением пищи (из полуфабрикатов) занимались сами бортрадисты, так и вовсе мало. Тем не менее зимой, в хорошую погоду они наведывались "в гости" в колонии императорских пингвинов, самых крупных из всех известных видов пингвинов. Даже верный друг полярников пес Волосан, любил общество этих аборигенов Антарктиды. Особенно забавно и трогательно выглядели детеныши пингвинов в условиях "детских садов" под присмотром опытных "нянек".

Некоторые радисты занимались радиолюбительством (у дедушки много радиолюбительских открыток, присланных со всего света).

...Однако пора ставить самовар. Он скоро приедет. От метро "Молодежная" до нас минут тридцать езды...

Молодежная... Вот уж судьба! Эта станция в 1971 году стала главной базой советских исследований в Антарктиде и была объявлена Региональным антарктическим метеорологическим центром. Во время 10-й САЭ радисты помогали геологам, исследовавшим Землю Эндерби. Основными передающими и принимающими станциями были Мирный и Молодежная.

Хлебнув досыта романтики, о которой мечтал в юности, и веря, что при большом желании и упорстве можно многого добиться, дедушка осуществил еще одну свою давнюю мечту – летать. В 1966 году в Учебно-тренировочном отряде полярной авиации СССР под руководством П. П. Москаленко и других полярных летчиков он переучился на бортрадиста и уже в этом качестве участвовал в освоении нефтегазоносных районов п-ова Ямал, Надыма, Уренгоя, Ямбурга, летая на АН-2 и вертолете МИ-8. В его обязанности входило установление связи с портами. Приходилось передавать на Большую землю все условия полета и даже сводку погоды.

В промежутках между экспедициями в Антарктику, а он участвовал еще и в 14-й (1968/69 гг.), 17-й (1971/72 гг.). 20-й (1974/75 гг.) и в 22-й (1976/77 гг.) экспедициях, в основном с февраля по май, дедушка неоднократно работал в открытых высокоширотных экспедициях "Север", которые проводились на дрейфующих льдах в научных целях.

...Опять звонок, теперь уже в дверь. Это он. Готов пирог. Завариваю чай, он любит покрепче...

– Что-то у вас с телефоном неладное. Наши аппараты надежнее.

Я его не разубеждаю, предполагая, что это, мягко говоря, не всегда так.

– А что, дедуля, помнишь еще морзянку. Смог бы сейчас так же работать?

– Помнить-то помню, только вот туговат стал на ухо.

– Теперь ее, видимо, уже не используют.

– Не думаю, что сегодня что-то существенно изменилось, несмотря на все достижения, в том числе и в космической связи. Она, наверное, недоступна мелким полярным станциям, да и вряд ли есть на таких бывших крупных радиоцентрах, как Амдерма, Диксон, Хатанга, Тикси, Бухта Провидения... Я, конечно, не сторонник возврата к временам искровых передатчиков Попова, но и отказываться от слуховой радиосвязи не следовало бы. Надо также иметь в виду, что космическая связь не такая уж защищенная. А что это ты об этом?

– Да так, вспомнились твои рассказы. А были какие-нибудь опасные случаи в твоей практике?

– Однажды на Севере, вскоре после того, как мы обнаружили подходящую льдину, сели и установили палатки, начался лом этой льдины и пришлось срочно эвакуироваться. Но больше всего мне запомнились события, произошедшие в 17-й САЭ. Вначале 1972 года к станции Мирный подошел дизель-электроход "Обь", и мы приступили к перевозке грузов и людей с припайного льда на станцию. Погода неожиданно испортилась – поднялась метель, видимость почти нулевая, припай (лед) начал взламываться. Один самолет из двух, которые надо было погрузить на борт, успели поднять, а второй АН-2 и трактор пошли ко дну.

Вскоре после этого экспедиция пошла на "Оби" в район мыса Дарт подбирать место для новой станции Русская. На обратном пути нас зажало льдами на две недели и лишь после этого природа смилостивилась, во льдах появилась трещина, и мы буквально рванули к Новой Зеландии пополнять запасы воды, топлива, продовольствия.

Во время той же 17-й САЭ около станции Мирный ледовый пояс не подпустил нас к берегу, и завозить-вывозить груз и людей пришлось самолетом. А это примерно 100 км над чистой водой, что небезопасно, да и по законам авиации не разрешается, но мы понимали: надо обеспечить людей продуктами и увезти отзимовавших полярников. Людей вывезли, осталось оборудование и коллекция одного ученого мужа, отказавшегося без нее лететь. В конце концов, решили лететь, но вместо второго пилота взяли капитана "Оби" С. И. Волкова, попросившего провести ледовую разведку, чтобы найти вариант выхода изо льдов. Загрузились под завязку, еле пробрались на рабочие места. Только взлетели – ураган... Но ничего, добрались благополучно и задание выполнили. После полета капитан сказал: "Да, вы мужественные ребята".

– Сейчас, когда ты уже 15 лет на пенсии, есть ли что-то такое, о чем сожалеешь в связи с выбранной профессией?

– Сожалею, что большинство наших станций, особенно в Антарктиде, закрыто из-за нехватки средств. И отечественная, и мировая наука, и не только наука, от этого многое теряют. А больше мне не о чем жалеть, я ведь мечтал плавать, летать и добился этого, занимаясь любимым делом – радиосвязью, т. е. летал и плавал не как пассажир, а как специалист, без которого трудно представить полноценный экипаж, а исследования и другие работы в экстремальных условиях Севера и Антарктиды просто невозможны. Осознание этого делает меня почти счастливым и убеждает в правильности выбора профессии.

...Смотрю я на него и думаю: действительно, наверное, это счастье – не ошибиться в выборе профессии... Кстати, на ту ли тему я пишу курсовую?

Собираясь домой на "Молодежную", он звонит бабушке, как по телеграфу, без предлогов: "Выезжаю. 19.30. Жди". Ей не привыкать, ведь она его ждет уже в течение 50 лет совместной жизни.

А на следующий день он снова будет звонить нам – любимым внукам, детям, друзьям, с которыми доводилось вместе работать, причем делать это охотно, для того, чтобы услышать произнесенное родным знакомым голосом: "Алло!". Ведь часто этого было достаточно, так как означало – живы, а это, согласитесь, – главное!..

Статья опубликована в газете "Алло!" №5, 1997 г., стр. 18.
Перепечатывается с разрешения редакции.