Как исполняли «Сонату»

Д. т. н., профессор Ю. Н. Ерофеев

С этого эпизода начинается не одна история, имевшая шумные отклики и продолжения в печати – от газетных [1–5] и журнальных статей до художественной литературы [6]: 1 мая 1960 г. под Свердловском был сбит самолет-шпион Lokheed U-2, пилотируемый летчиком Френсисом Г. Пауэрсом. Официальная печатная версия: самолет был сбит первой же ракетой стоявшего под Свердловском зенитно-ракетного комплекса. Очень скоро мы, однако, стали узнавать, что в этом сообщении не все соответствует истине. В печати, одно за другим появляются сообщения, что самолет Пауэрса был сбит третьей… седьмой… восьмой… одной из четырнадцати [7] и даже шестнадцати ракет, что прямого попадания и вовсе не было.

Я бы посоветовал обратить внимание на газетную публикацию [5]. Ее автор подводит читателя к мысли, что, несмотря на обилие подобных печатных работ, главного действующего лица этой героической эпопеи мы так и не знаем: "Среди тех, кто перегонял самолеты из Новосибирска в Белоруссию (имеются ввиду высотные перехватчики фирмы П. О. Сухого Т-3, позднее названные СУ-9. – Ю. Е.), был капитан Н… К сожалению, имени его я не припомню", – пишет автор статьи.

Выполняя перегонку очередного самолета, капитан произвел промежуточную посадку в Перми и оформил заявку на вылет 3 мая. Но утром 1 мая его подняли, объяснили ситуацию и сказали следующее:

– …Если вам удастся загнать нарушителя в зону действия ЗУРС’ов, получите команду "Отвал", после которой все в кратчайшие сроки с разворотом на 180 градусов должны уйти от нарушителя. Если же не сумеете – получите команду таранить.

Значит, кроме пары перехватчиков, совершивших посадку в Свердловске, был еще один, совершивший "промежуточную посадку" в Перми. Вот этот перехватчик и выполнил поставленное задание.

"Пилот американского самолета, пытаясь оторваться от преследователя, увеличил скорость и высоту, но "Т-3" и не думал отставать. Дежурная пара МИГов сохраняла свое место ниже нарушителя. Как гусей хворостиной, так и капитан Н, имитируя попытки надежного прицеливания, направлял движения U-2 туда, куда требовал пункт наведения. И вот последовала команда "Всем отвал". Капитан тотчас повернул на обратный курс с одновременным снижением высоты. Посадку произвел на аэродроме в Перми.

Зарулил после посадки и один из МИГов. Другого так и не дождались. Как оказалось, он был сбит первой же ракетой. Нарушителю досталась лишь восьмая.

О случившемся мы узнали 3 мая от командира полка Бурякова."

После того как U-2 был сбит, события имели такое продолжение:

"Прилетел капитан Н. С собой он привез врученный ему командованием кусок металла весом с килограмм – от сбитого U-2.

…Прошли годы. Многие секреты перестали быть секретами. Лет пять назад газеты рассказали о старшем лейтенанте Сафронове, который, преследуя Пауэрса, был сбит первой ракетой наших ПВО. А вот о капитане Н. никто не вспомнил".

Эти слова писал человек информированный, бывший военный летчик 1-го класса. История с летчиком Ментюковым, который, тоже на перехватчике СУ-9, взлетал с аэродрома с Свердловске, но с Пауэрсом, ввиду скоротечности операции, не встретился, была уже на слуху. Не знаю, почему еженедельник "Совершенно секретно" не довел расследование до конца: кто он, капитан Н.? Жив ли в настоящее время? Ведь оставалась же какая-то документация, полетные листы например, из которой можно было узнать его имя и фамилию?

Что в уничтожении самолета-шпиона большую роль сыграл перехватчик СУ-9 – это факт [4]; он ко времени инцидента с Пауэрсом действительно был уже разработан. Правда, истребители-перехватчики СУ-9 с одного из сибирских заводов-изготовителей в Белоруссию перегонялись без ракетного вооружения (его изготовление не успели завершить) и на малых высотах – гермокостюмы летчикам не выдавали. Таран был единственным средством пресечь действия самолета-нарушителя, но, учитывая потолок полетов U-2, он был смертельно опасен для пилота истребителя-перехватчика.

Назывался и зенитно-ракетный комплекс, установленный под Свердловском – это был комплекс С-75 [8]. Но далее мой рассказ – не о версиях уничтожения самолета U-2 и не о суде над Пауэрсом.

При падении U-2 хвостовая часть его фюзеляжа уцелела лучше, чем центроплан. "Фюзеляж U-2 упал на большую поляну в лесу и, как ни странно, сохранился лучше, чем можно было ожидать после падения с двадцатикилометровой высоты", – говорилось в [6, стр. 421]. Там, в парашютном отсеке, где размещался тормозной парашют, используемый при посадке U-2, находилось целое, мало поврежденное радиоэлектронное устройство. Разве что некоторые "лорды", амортизаторы, были срезаны под действием перегрузок, возникших при падении самолета. Название радиоэлектронной аппаратуры было "Рейнджер". Широкополосное входное и выходное устройства, специфика построения антенн, – все это указывало на принадлежность устройства к аппаратуре радиоэлектронной борьбы. Действительно, "Рейнджер" оказался станцией имитационных активных помех, используемых для индивидуальной радиоэлектронной защиты самолета. Надо ли пояснять, что очень скоро "Рейнджер" оказался на рабочем столе закрытой лаборатории "сто восьмого"[1] [9, 10].

Н. С. Хрущев "распорядился в Московском парке имени Горького открыть, в просторном шахматном домике, выставку останков U-2 и его шпионского оборудования. Он сам приехал на "вернисаж" вместе с министром иностранных дел Громыко, внимательно все рассмотрел, погрозил пальцем Западу и выступил перед журналистами на пресс-конференции, где хлестко и остроумно отстегал президента США и всю его камарилью, которая сама себя посадила в этакую лужу" [6, стр. 449]. "Рейнджера" на этой выставке не было –аппаратура, имевшая отношение к очень закрытой отрасли радиоэлектроники – радиоэлектронной борьбе, сначала находилась в Чкаловской, где прошли первые заседания экспертной комиссии, назначенной для того, чтобы дать предварительную характеристику аппаратуры в целом и отдельных ее частей.

Юрий Николаевич Мажоров, главный конструктор аппаратуры "Соната" (р. в 1921 г.). Снимок 1961 г.

Было дано задание: срочно изучить, установить функциональные связи, разобраться в принципах действия. Но разве только в руководящих указаниях было дело! Это была первая возможность посмотреть, что и как делается у наших соперников за океаном. Впрочем, что значит "первая"? Правильнее сказать – первая за последние годы. Потому что во второй половине сороковых годов был уже подобный случай: на Дальнем Востоке наши летчики посадили, а потом интернировали "летающую крепость" Б-29. Тогда изучать аппаратуру, размещенную на этом американском самолете, бросились специалисты разных ведомств. Что было по нашему профилю? Аппаратура "свой–чужой" – разработка отечественных изделий подобного типа началась как раз с этого времени; получили команду воспроизвести различные реле и разъемы – из тех, каких у нас еще не было; конструкцию контура "бабочка" – это из мелочей, но тоже требовавших пристального изучения, про него мне рассказывал покойный Е. Е. Фридберг[2]; как и болты, технологию изготовления которых долго не могли разгадать… Еще был захвачен американский корабль "Пуэбло", забравшийся в северо-корейские территориальные воды. Он, замаскированный под гражданское судно, был нашпигован аппаратурой радиоэлектронной разведки. Блокирование корабля "Пуэбло" и его захват был осуществлен в конце 1967 г. А уже в январе 1968 г. там появились специалисты "сто восьмого" – Ю. Н. Мажоров и И. А. Есиков[3]. Конечно, присутствовали и специалисты из других ведомств – КГБ, ГРУ, но все они упорно скрывали свою подчиненность, нигде, как положено, слова об этом не проронили. Аппаратура была уже демонтирована и распределена по назначению отдельных ее элементов – антенны отдельно, ВЧ-кабели – отдельно, и т. д.; это усложняло их изучение. Нашим специалистам пришлось пробыть в Корее три месяца. А на вопрос: "Нельзя ли это хозяйство перебросить в Москву? Мы бы его восстановили, включили… – следовал ответ корейских товарищей: – Нет, никак нельзя. Мы намерены бороться с империалистами их же оружием, и все это будем восстанавливать сами…".

Но, повторяю, такие случаи происходили крайне редко. Жили мы за "железным занавесом", а тут еще и строго засекреченное направление техники: сведения о таких работах не попадали в открытую печать ни у нас, ни за рубежом.

Идеи, положенные в основу работы "Рейнджера", и существо применяемых технических решений у нас раскусили быстро, можно сказать – сходу. Все-таки, несмотря на изоляцию, развитие техники шло похожими путями, и многое из того, что увидели в "Рейнджере", в "сто восьмом" уже успели попробовать.

Дело давнее, но помню: возглавлял экспертную комиссию генерал А. М. Пархоменко из Генерального штаба. Одна из "линеек", т. е. электронных плат, входящих в состав "Рейнджера", имела маркировку VGPO. "Я думаю, вот это что такое. Это аббревиатура: "Velocity Gate Position Oscillation". Генератор сигнала, задающего положение строба скорости. Устройство увода по скорости, одним словом", – догадался А. М. Пархоменко. Включили; линейка оказалась полностью работоспособной. Посмотрели форму вырабатываемого ею напряжения. Характерная "пила" с прямым ходом убывающей длительности. Точно, "увод по скорости". Ю. Н. Беляев проследил адрес этого сигнала. Правильно, идет на спираль ЛБВ…

Внешний вид аппаратуры "Соната" (без защитного кожуха)

От "сто восьмого" в состав экспертной комиссии, помнится, входил Всеволод Васильевич Огиевский – главный конструктор аппаратуры "Сирень-1И", в которой впервые были сделаны попытки осуществить этот самый "увод по скорости" следящего строба РЛС с непрерывным зондирующим сигналом. Но его для консультации иногда сопровождали и другие специалисты. С В. И. Бутенко[4] мы обсуждали эту догадку А. М. Пархоменко и были едины во мнении: знающий генерал, специалист в своей области, а не по протиранию штанов.

Меня интересовал принцип включения "Рейнджера" на излучение. Если зондирующий сигнал РЛС – непрерывный, то в составе станции должно быть устройство регистрации непрерывного СВЧ-сигнала малой мощности. Такие устройства строили тогда по принципу "амплитудной окраски" принимаемого СВЧ-сигнала [11]. Значит, должен быть СВЧ-модулятор, такую "окраску" обеспечивающий. А вот и он. Модулятор – ферритовый. Знаем и такие, только мы от них уже отказались, перешли на полупроводниковые…

Если зондирующий сигнал – импульсный, "Рейнджер" включался на излучение только при наличии сигнала огибающей последовательности этих импульсов, другими словами – при наличии признаков "конического сканирования" луча РЛС. Прагматическое решение, что и говорить. Все равно другой помехи угломерному координатору РЛС в "Рейнджере" не предусмотрено. Но открытое "коническое сканирование" – вчерашний день радиолокации. А если сканировать будет только приемная антенная РЛС? Но, возможно, американские спецы рассчитывали, что в радиолокации мы отстаем, и эту разработку проводили в расчете на наше отставание.

Да и вся априорная информация, которая у них использовалась, была, видимо, неточной: "Рейнджер" должен был противостоять комплексам С-75; но диапазон СВЧ-сигналов комплекса предварительно определен не был, а если и был определен – то крайне неточно. Обеспечить "прицельность" помехи по несущей частоте, а это – главное требование при построении аппаратуры имитационных помех, не удалось. Тут – трудно объяснимое место. Возможно, что добившись больших успехов в области построения аппаратуры фоторегистрации, американцы в какой-то мере запустили вопросы разведки в радиодиапазонах, как "приборной", так и агентурной. В "сто восьмом" ходила такая версия: комплексы С-75 работали в десятисантиметровом диапазоне; но американцы рассчитывали, что у нас будет какое-то повторение их "ХОКов", и заранее разработали станцию помех для диапазона трехсантиметрового… Такой версии придерживается Ю. Н. Мажоров: "Мне хорошо был известен рабочий диапазон станции "Рейнджер", который мы установили по обломкам этой станции. (Под "обломками станции" Ю. Н. Мажоров в этом выступлении подразумевает обломки антенно-фидерного тракта. Хотя станция "Рейнджер" в целом, как уже отмечалось, пострадала мало, антенны, элементы фидерных соединений и маленький индикаторный блок, находившийся в кабине пилота, были разрушены и даже частично обгорели). Однако американцы не знали, что ракетный комплекс С-75, которым был сбит U-2, работал в десятисантиметровом диапазоне, тогда как станция помех работала в трехсантиметровом. Итог такого незнания известен" (на экране показываются обломки сбитого самолета U-2) [12].

В [6] описано действие пауэрсовской аппаратуры помех: "Пауэрс включил бортовую систему постановки помех и подавления действия наземных радарных станций. И на некоторых экранах метка цели вдруг смешалась с десятками других таких же меток либо вовсе исчезла". Не знаю, что такое было в действительности: свидетелей работы этой аппаратуры не было, а сейчас, после смерти самого Пауэрса в вертолетной катастрофе, и спросить уже некого… Но не должна была аппаратура, спроектированная для трехсантиметрового диапазона, подавлять радары, работавшие в диапазоне десяти сантиметров…

…Поступила команда: выполнить оперативную ОКР по повторению американской аппаратуры. Надо было сделать несколько экземпляров аппаратуры, повторяющей идеи и конструкцию "Рейнджера" – пять-шесть. Главным конструктором разработки был назначен начальник отдела "сто восьмого" инженер-подполковник Юрий Николаевич Мажоров, уже упоминавшийся в эпизоде с аппаратурой корабля "Пуэбло" – сотрудник института с 1954 г., принятый на работу после окончания с отличием Военной инженерной академии связи им. С. М. Буденного. Разработка получила условное наименование "Соната".

О рождении этого названия Юрий Николаевич рассказывал так: "Узнав, что моя фамилия – Мажоров, один из генералов, присутствовавший при назначении, сказал: – Что ж, фамилия музыкальная… Назовем тогда и разработку в том же ключе: "Соната". Такое название за темой и закрепилось".

Началась подготовка к производству. Закупали американские комплектующие. Быстро разобрались, что за переключающий прибор разряжает времязадающий конденсатор в "Рейнджере" – публикации об однопереходных транзисторах, ОПТ, в нашей печати уже появлялись. Мы уже научились делать "аналоги" таких приборов на биполярных транзисторах p-n-p и n-p-n типов, и они прекрасно работали, но в данном случае нужен был настоящий однопереходный транзистор, в одном корпусе, такой, как в "Рейнджере". Исхитрились, достали. Страна был сильна, и по особым каналам, через третьи страны [10], постепенно удалось получить все, что нужно было для проектирования небольшой серии. Долго пришлось повозиться с лампами бегущей волны: в "Рейнджере" применялись ЛБВ пакетированной конструкции, у нас таких не было. Но разработка "Сонаты" послужила толчком для МЭП по постановке соответствующих работ. Часть СВЧ-элементов должны были изготавливать на заводе-производителе. У нас, еще со времен выполнения заказа "Резеда", было налажено производство роторных СВЧ-переключателей. Это были переключатели с большой массой, с искрящими контактными парами, с большим временем переключения. А тут – малоинерционный элемент, дающий направление СВЧ-сигналу – "шторка". Срочно поставили задание одному из провинциальных заводов: освоить производство таких СВЧ-элементов. Освоение шло медленно, со скрипом, и потребовало даже некоторой реорганизации производства: перехода на бригадный метод подряда, с использованием личного клейма работников, ответственных за сборку "шторочных" переключателей.

Член комиссии по лабораторным испытаниям аппаратуры "Соната" от 5-го управления 8-го ГНИКИ ВВС Игорь Александрович Анаковский (р. в 1927 г.)

Планы использования аппаратуры "Соната" были наполеоновскими: рассчитывали, что в КБ П. О. Сухого будет разработан специальный самолет, С-13, в котором должен находиться особый отсек. В этом отсеке будет поддерживаться практически комнатная температура, и изделия "Соната" проектировались из расчета на тепличные условия. Будущее показало, что из этих планов сбылись далеко не все.

Аппаратура "Соната" была изготовлена в срок, и надо было переходить к ее испытаниям. Ведущим инженером-испытателем, членом комиссии по проведению лабораторных и заводских испытаний аппаратуры "Соната" от 5-го управления 8-го ГНИКИ ВВС был в то время инженер-майор Игорь Александрович Анаковский[5]. К тому времени стало уже ясно, что расчеты на проектирование самолета С-13 не осуществятся, и "верхи" командования ВВС искали выход: а что делать с аппаратурой "Соната" дальше? Родилась мысль: а не проверить ли ее в условиях, оговоренных для нашей, отечественной авиационной аппаратуры? "Испытания в нормальных климатических условиях станция "Соната" выдержала, что свидетельствовало о правильной реализации инженерно-технических решений в отечественном аналоге аппаратуры "Рейнджер", – писал И. А. Анаковский в своих коротких воспоминаниях. Перешли к испытаниям в камере влажности.

Стали нагонять ее,
Смотрят через стекла, –
Для телеги ничего,
А кобыла сдохла.

Так говорилось в одном хлестком стихотворении, отражающем условия работы по оборонным заказам. Тут контролируемые параметры и "поплыли". "Испытания при повышенной и пониженной температуре аппаратура "Соната" не выдержала, так как в американском варианте не была рассчитана на такие температуры", – коротко свидетельствовал И. А. Анаковский.

Впрочем, удалось провести прямое сравнение "Рейнджеров" с нашей собственной аппаратурой имитационных помех, тоже уже подоспевшей к серийному выпуску. И что же? Наша оказалась лучше. И по возможностям своего "электронного мозга", и по набору помеховых воздействий, и по работе в сложных сигнальных ситуациях. А главное – по работе в климатических условиях, установленных для отечественной авиационной аппаратуры. Документация "Рейнджеров" – в нашем варианте "Сонаты" – так и осталась на полках.

Так что же это была за аппаратура? Сейчас об этом уже можно говорить: это была автоматическая самолетная аппаратура активных помех "Сирень". Первая ее разновидность – "Сирень-1И". "И", шутили мы, потому, что это изделие Иосифа. Иосифа Яковлевича Альтмана, "Ёса", как звали его коротко между собой. Главного конструктора аппаратуры, чья деятельность стала эпохой в развитии авиационных средств радиоэлектронного подавления. Небольшого роста, но крепкий мужчина, не дурак выпить, матерщинник-сквернослов (женщины дверь его кабинета на всякий случай обходили), он, уроженец села Гусева на Смоленщине, что было за чертой оседлости в бывшей царской России, – "между биндюжниками слыл грубияном". При этом – неуемная энергия, вера в достижение цели, умение заразить этой верой весь коллектив разработчиков. Независимый нрав, бесстрашие в отстаивании своего мнения перед начальством разных уровней. И если уж он говорил: "Юр, бороться невозможно", – значит, действительно ничего нельзя было сделать.

Зам. главного конструктора комплекса станций "Сирень", лауреат Государственной премии СССР Иосиф Яковлевич Альтман (1920-2004 гг.)

В ЦНИРТИ, где он оказался в 1944 г., Альтман сначала работал в области создания помеховых средств защиты наземных объектов от нападения с воздуха – был заместителем главного конструктора заказа "Альфа", потом – заказа "Бэта".

"Когда мы делали "Альфу", – сказал как-то в курилке один из наших инженеров, Виктор Баранов, – как раз кстати был Альтман. А сейчас "Бэту" делаем, тут нужен Бэтман…".

Но Ёс успешно завершил и "Альфу", и "Бэту".

Две запомнившиеся сценки (их, таких сценок, на серийном заводе в провинции было множество). Техническое совещание. Альтман настаивает на своем плане подготовки производства, а заместитель главного инженера завода Татко – на своем. Когда аргументация пошла по второму кругу, Ёс взорвался:

– Я… я тебя сейчас переверну и в ухо написаю!

– Не достанешь, – мрачно парирует Татко.

Когда я вспоминаю такие сцены, невольно думаю: в каком "прекрасном и яростном мире" прошла моя молодость, какие разные, но энергичные, напористые и порядочные наставники и руководители меня окружали!

Еще одна сценка времен наших заводских сидений с "Резедой" [13]. Завод – оборонный, люди – проверенные, но ведь каждому в душу не заглянешь – попадается кое-кто с "закидонами", особенно – в нижнем слое, где и осведомленность – поменьше, и степень ответственности – не та. Два молодых сборщика-монтажника, из призывников (один, помнится, был даже каким-то близким родственником заводского военпреда), задумали отмочить "хохму". Делали они одно изделие – многозвенную искусственную линию задержки, в металлическом корпусе, герметизируемую. Собрав все, чему положено быть внутри корпуса, они туда еще и "наложили". Потом с особой тщательностью все это опаяли, загерметизировали. Мол, когда разберутся, мы уже в армии будем, попробуй достань! Изделие пошло на испытания. Электрические испытания оно выдержало, а вот при испытаниях на "тепло" корпус раздуло. Случай для этих изделий небывалый. С чего бы это? Деформация корпуса мимо военпреда, конечно, не прошла. Срочно вызвали представителей заводских служб для выявления причины дефекта и составления плана мероприятий для избежания повторения подобных ситуаций. Был вызван и Василий Егорыч, мастер участка, под чьим руководством работали молодые сборщики. "Прямолизация произошла!" – заявил он не терпящим возражения голосом. О полимеризации он имел самые приблизительные представления, о том, что там, внутри корпуса, могло полимеризироваться, – вовсе не задумывался, но само слово – слышал. Раздутый корпус вскрыли, что за "прямолизация" – поняли сразу, по запаху. Василию Егорычу за слабый контроль работы подчиненных и ослабление воспитательной работы в коллективе дали, как положено, по шапке. Он пребывал не в лучшем настроении, а тут, как назло, еще и я.

Блоки 13-9 и 13-10 изделия "Резеда-А" в изготовлении запаздывали, и, увидев их на столе в сборочном цехе, я ринулся осматривать эти первые, заводского изготовления, образцы. Они были почти готовы, осталось закрепить кожухи. Но, заглянув внутрь, я почувствовал отнюдь не радость: не смытые капли флюса, канифоли, шарики припоя у контактных пар, не отрегулированные, на глаз видно, межконтактные расстояния, смазанные маркировочные надписи. Я сказал, что сборку надо приостановить, вернуть блоки исполнителям и все операции выполнить заново. Радости у рабочих это не вызвало, но в спор они до поры не вступали – надо, мол, поставить в известность Василия Егорыча. Василий Егорыч раскипятился, как перегретый чайник:

– Как вернуть? А за какие деньги, кто нам оплатит эту работу?

Монтажники подваливали к Василию Егорычу, а тот все пуще расходился:

– Эти московские ученые! Не любите вы рабочий класс! У вас одно: остановить, переделать!

Перспектива маячила нерадостная: спорить предстояло почти со всем цехом…

И тут из цехового коридора вылетел Ёс. Он мгновенно оценил ситуацию. Как в уличной драке, встал рядом, спина к спине, и жилы на его шее вздулись:

– Что за базар в рабочее время? Митинг? Я отвечаю здесь за внедрение заказа, и я подпишусь под каждым его – он кивнул на меня – замечанием. А тебе, – он рыкнул на Василия Егорыча, – тебе надо порядок в цехе наводить, а не демагогией про любовь к рабочему классу заниматься.

Народ стал молча расходиться.

Когда годы сделали свое дело, одолевали болезни и пора уже было уходить на покой, он, видно, задумал написать мемуары. "Если ты решил стать Главным конструктором, – начал он на чистом листе, – ты должен быть готовым пройти и огонь, и воды, и медные трубы". Под "медными трубами" Ёс, видимо, понимал испытание славой в случае успешного завершения заказа – жизнь показала, что далеко не все такое испытание выдерживали. Положил лист в ящик стола и задвинул его. Второй фразы на этом листе так и не появилось.

Главный конструктор аппаратуры "Сирень-1И" Всеволод Васильевич Огиевский (1919-1999 гг.)

Другой заметной фигурой в создании аппаратуры "Сирень-1И" был Всеволод Васильевич Огиевский. Тоже не москвич (уроженец Моршанска), он стал главным конструктором именно этого литера (И. Я. Альтман в этой иерархии занимал пост повыше – он руководил разработкой всего комплекса "Сиреней"). Огиевский – человек принципиальный (высказывался всегда так, как думал), совершенно чуждый конъюнктурным соображениям, может быть, потому – не слишком везучий. Чего, например, стоит история с его пленением в последние дни войны. Война заканчивалась. Часть, в которой служил Огиевский, находилась в горной местности. В промежутке между переходами Огиевский решил сходить в горы – прогуляться, полюбоваться местностью. Сбился с дороги, проплутал, пока не вышел к поселку. Красный флаг над ратушей. Направился туда. А флаг оказался хоть и красным, но со свастикой. Огиевского уже заметили, остановили. Приставили часового. Правда, тот сразу же начал переговоры: что, мол, его ожидает, если он с приходом темноты уйдет вместе с пленным в горы и покажет ему дорогу? Так и сделали. "В плену" В. В. Огиевский пробыл меньше суток, и служба СМЕРШ в итоге его простила, но потом пришлось о факте пребывания на чужой территории писать в каждой очередной анкете, и Огиевский, как субъект законопослушный, этот факт каждый раз отмечал…

Разработку аппаратуры "Сирень" начали в то время, когда еще полным ходом шли работы по заказу "Резеда", и И. Я. Альтман как первый заместитель главного конструктора "Резеды" был поглощен обилием возникающих задач. В. В. Огиевский мог бы заказом "Резеда" и не заниматься – он был научным руководителем другого заказа, НИР "Газон" [14], разработка которого подошла уже к концу, но осуществлялась передача разработанной документации на одно из предприятий в провинции, где "Газон" выпускался потом под шифром "Букет" [15]. После этого появилось окошко, и И. Я. Альтман своим распоряжением перебросил В. В. Огиевского на разработку функциональной схемы станции "Сирень-1И". Этим альтмановским умением организовать работу и объясняется быстрое появление документации на аппаратуру "Сиреней". Огиевский мог бы прикрыться альтмановским распоряжением. Но он был назначен начальником лаборатории № 121, входившей в состав отдела № 12 – альтмановского отдела, а коллектив лаборатории во всех работах по заказу "Резеда" участвовал. В. В. Огиевскому как руководителю тоже – хочешь не хочешь – пришлось заниматься и работами по "Резеде", и он занимался ими не спустя рукава, а весьма активно и продуктивно. Например, когда отдел № 12 был завален изготовленными на опытном производстве линейками 6-го и 11-го блоков, он вышел с предложением: использовать для настройки этих линеек специалистов недавно организованного Таганрогского НИИ связи, выполнить эти работы на площадке нашего калужского филиала – сам, во главе группы инженеров и техников своей лаборатории, выезжал туда в длительные, по несколько месяцев, командировки, чтобы лично руководить работами по настройке линеек.

Мы хоронили В. В. Огиевского в 1999 г. Хоронили главного конструктора оборонного заказа – заказа-долгожителя, по которому поставки аппаратуры для ВВС производились не один десяток лет. Никого из "оборонки" на похоронах мы не увидели.

Ну, а Ёс – он теперь в Соединенных Штатах. Долго пытался приноровиться к новой жизни, не получалось; потом – плюнул на все и перебрался в Америку, к детям (те оказались в США раньше)[6] [16].

Документация аппаратуры "Соната", хотя и осталась на полках, была все-таки документацией по первой опытно-конструкторской работе данного направления, выполненной целиком (за исключением элементов СВЧ-тракта) на транзисторах, документацией первой отечественной станции имитационных помех в транзисторном исполнении. "Изучение и воспроизведение станции "Рейнджер" имело ряд продолжительных моментов: в станции "Сирень" реализованы новые виды помех ("увод по скорости"), которые имелись в аппаратуре "Соната"; разработка станции "Соната", в которой применялись малогабаритные пакетированные ЛБВ, дала толчок к разработке в МЭП отечественных ЛБВ (типа "Шкив-1" и "Шкив-2")", – добавлял И. А. Анаковский в заключительной части своих воспоминаний.

Ту же мысль высказывал и заместитель главного конструктора комплекса станций "Сирень" И. Я. Альтман, указывая важность для отечественной техники радиоэлектронной борьбы начатой в недрах заказа "Соната" разработки в МЭП пакетированных ЛБВ типа "Шкив"…

Примечания

1. Название московского “радиолокационного института” – от его первого наименования, данного еще в 1943 г.: ВНИИ-108. Сейчас – ФГУП “ЦНИРТИ”.

2. Евгений Евгеньевич Фридберг (1911–1985 гг.) – начальник лаборатории № 9 “сто восьмого”, лауреат Государственной премии СССР, зам. главного конструктора одной из первых систем радиотехнического наблюдения космического базирования – системы “Куст-12”.

3. Игорь Александрович Есиков – в те годы старший инженер “сто восьмого”. Потом много лет был главным инженером 5-го Главного управления Министерства радиопромышленности СССР. Дело давнее: в начале 1961 г. я подготовил к печати первую свою техническую статью: “Ждущий мультивибратор с малым временем восстановления на полупроводниковых триодах”. Рецензентом рукописи был назначен старший инженер “сто восьмого” И. А. Есиков, работавший в отделе Л. Ю. Блюмберга. Он быстро раскусил научное существо статьи и отличие предложенного решения от уже появлявшихся в литературных источниках. Его рецензия была положительной, статья была напечатана в журнале “Вопросы радиоэлектроники”.

4. Виктор Иванович Бутенко (1933 г. рождения) – заслуженный ветеран труда ФГУП “ЦНИРТИ”, Почетный радист, Заслуженный изобретатель Российской Федерации; в 1960-е годы во время разработки аппаратуры “Резеда” и “Сирень” – начальник лаборатории “сто восьмого”. Продолжает работу во ФГУП “ЦНИРТИ” и сейчас – в должности главного специалиста.

5. Игорь Александрович Анаковский (1927 г. рождения) – ныне полковник-инженер в отставке; продолжает сотрудничать во ФГУП “ЦНИРТИ” – работает референтом генерального конструктора.

6. Когда статья была уже по существу завершена, из-за океана пришло сообщение: И. Я. Альтман скончался. “26 февраля 2004 года после тяжелой болезни скончался Иосиф Яковлевич Альтман… Результаты его плодотворной работы – это 13 изделий, принятых на снабжение в войсках, и такой результат вряд ли будет превзойден” [17]. Этот показатель мог бы стать своеобразным “рекордом Гиннеса”, если бы таковые в области оборонных работ фиксировались и проверялись. В печати приводились разные цифры заказов, доведенных до конца И. Я. Альтманом: и 17 (такая цифра приводилась в [13]), и вот, в некрологе, – 13. Различие, видимо, связано с методикой подсчета: в [13] приводилась сумма как НИР с макетными образцами, так и ОКР, в некрологе, насколько я понимаю, – только ОКР. Но можно согласиться: при любой из названных цифр “такой результат вряд ли будет превзойден”.

Литература

1. Скопина К. Однажды в Первомай. – "Отечественные записки", приложение к газете "Советская Россия", 30 апреля 2003, № 47, с. 7–11.
2. Руденко М. Покоряя пространство и время. – Газета "Современник", г. Жуковский, 12 марта 2003, № 11, с. 9.
3. Докучаев А. Воздушная баталия над Уралом. Как сбили самолет-шпион "Локхид U-2" в мае 1960 г. "Независимое военное обозрение", 2002, № 5, с. 5.
4. Ментюков И., Кулин Н. Игорь Ментюков: "Американского шпиона Пауэрса сбил я". О чем 30 лет молчал советский летчик-ас. – Газета "Труд-7", 11 октября 1996, с. 7.
5. Коваленко Ю. Тревожный май 60-го. – Ежемесячник "Совершенно секретно", 1995, № 4 (71), с. 22–23.
6. Ветров Ф. А. Сбить любой ценой. М.: Олимп – ООО "Издательство АСТ", 1997, с. 344, 411, 449–450.
7. Шектор Дж., Дерябин П. Шпион, который спас мир. Кн. 1. М.: Международные отношения, 1993, с. 10.
8. Альперович К. С. Так рождалось новое оружие. М.: УНИСЕРВ, 1999, с. 83.
9. Ерофеев Ю. Как Хрущев пытался установить на "Яках" новое оружие. Неделя, 17–23 ноября 1997, № 42.
10. Ерофеев Ю. Н. Никита Сергеевич знакомится с нашей аппаратурой. Радиопромышленность, 2002, вып. 2, с. 113.
11. Ерофеев Ю. Н., Глебов В. А. Обнаружитель сигналов радарных установок контроля скоростного движения на автотрассах. Конверсия, 1992, вып. 9/92, с. 13–16.
12. Мажоров Ю. Н. Видеофильм "60 лет ЦНИРТИ". Авторский текст между 46-й и 47-й минутами фильма. М., ФГУП "ЦНИРТИ", 2003.
13. Ерофеев Ю. Н. Первая отечественная самолетная автоматическая станция имитационных ответных помех. Радиопромышленность, 2001, вып. 2, с. 80.
14. Сергиевский Б. Д., Коронелли В. Р. Создание авиационной техники активных помех радиолокационным станциям. В сб.: "60 лет ЦНИРТИ. 1943–2003, М.: ФГУП "ЦНИРТИ", 2003, с. 19.
15. International Electronic Countermeasures Handbook. – Horizon House Publications, Inc., 1996. Edited by Bernard Blake. P. 79.
16. Пчелкин В. Ф. Первые отечественные специалисты по радиолокации. Радиотехнические тетради, 1998, № 15, с. 11.
17. Альтман Иосиф Яковлевич. Рукописный некролог. ФГУП "ЦНИРТИ", 26 февраля 2004 г.

Статья опубликована 13.05.2004 г.